– Ну.
– Троих узкоглазых?
– Троих.
– Странно. А я думал, это я их кокнул. Или, может, вам другая какая
троица попалась? Н-да... Видно, совсем неудачный денек для
франко-вьетнамских отношений выдался.
Крыть Юппу было нечем. Эрик какое-то время сверлил его взглядом, а
потом расхохотался:
– Загибать, Юпп, я и сам могу. Не хуже тебя.
Все критяне лжецы
Какое любопытное развитие парадокса о критском лжеце, мысленно отметил
я, вслушиваясь в этот диалог.
Заодно я задался другим вопросом: чего ради Юпп пустился меня
рекламировать? Они, конечно, и так не очень-то ему поверили, но что с ними
будет, когда они увидят меня?!
Где я допустил в жизни ошибку?..
Моя жизнь: просто-напросто просрана. Мне следовало лет в восемнадцать
записаться в стрелковый клуб и не вылезать оттуда часа по три-четыре, изо
дня в день. Тогда сейчас я бы мог вальяжно явиться перед этой публикой -
этакий наделенный всеми полномочиями представитель провидения, -
перестрелять кого надо и отправиться завтракать.
Трепещите, мы идем!
Эрик уехал – по случаю чего один из его клевретов принялся
пересчитывать Юппу ребра бейсбольной битой. Забавно: при всем своем
высокомерии по отношению к американцам французы рабски подражают им в
культуре.
Замечу – терпение тоже порой вознаграждается. Видно, госпожа Фортуна
устроила в тот день незапланированный бенефис. Расклад: я и мое недоумение
против двух бугаев, оставленных стеречь одного незадачливого налетчика,
болтающегося под потолком, как люстра. В глубине души я чувствовал досаду на
Эрика – ему, видите ли, приспичило уехать, а я отдувайся: теперь у меня не
осталось никаких оправданий бездействию. Не мог же я и дальше тешить себя
шальной мыслью, будто двое верзил тоже отлучатся на полчасика, предоставив
мне спокойно снимать Юппа с цепи.
Я еще малость подрожал в своем укрытии. Секунды текли, как капли меда:
медленно, полновесно. Я медлил уже минут десять. А нужно-то было: встать на
ноги и открыть огонь. От бугаев меня отделяло метров пять-шесть. Надо быть
полным олухом, чтобы не попасть с такого расстояния. Но только лопухнулся я
на другом: проглядел, что поблизости – сортир.
Где-то слабо заверещал телефон. Верещал он до тех пор, покуда один из
бугаев не пошел и не снял трубку. Стало быть, не мобильник. Я все еще
прохлаждался, смакуя течение времени, когда один из этих вертухаев – тот,
который с подбитым глазом (Юпп его, что ли, головой тюкнул?), извлек из
кармана какой-то комикс и объявил: «Пойду-ка я малость
покорячусь».
И тут я понял; пора выходить из-за кулис на сцену. Я дал этому типу
несколько секунд на то, чтобы расстегнуть штаны.
Сполз по лестнице вниз – соскользнул, как перышко: ни одна ступенька не
скрипнула. Длинный коридор – любитель комиксов ждет меня где-то там, в
конце. Я устремился вперед. За поворотом оказалась искомая дверь, на которой
красовалась табличка. Буквы как пьяные, и написано: «Муж., Жен.,
Пришельцы из космоса» (работа в офисе способствует любви к плоским и
претенциозным шуткам). Как заметил когда-то Солон, человеку суждено увидеть
многое, на что лучше бы ему не смотреть. Эту дверь, например.
Я готов был совершить поступок неджентльменский и подлый: пристрелить
человека через дверь туалетной кабинки. Правда, я едва не поддался
угрызениям совести, но вовремя вспомнил: мама растила меня вовсе не для
того, чтобы я нашел свой конец от пули какого-то недоумка в «доме под
оливами». (С другой стороны, для чего именно вырастила меня мама, и по
сей день остается для меня тайной.) Издержки жизни в академической среде -
видишь жизнь в черно-белом свете. Хотя в этом есть свое очарование.
Может быть, оно и не очень хорошо – в одностороннем порядке объявлять о
намерении прикончить ближнего своего, но признаюсь: куда больше, чем
перспектива убить этого взгромоздившегося на трон читателя комиксов, меня
волновала перспектива его не убить. Мою руку удерживала лишь одна мысль:
едва начнется стрельба, я уже не смогу, если что-то пошло не так, взять и
объявить перерыв на кофе.
Я еще раз взвесил в руке пистолет, наставил его на дверь, так чтобы
ствол смотрел на то место, где должен сейчас восседать мой любитель
комиксов. «Ну, давай», – пробормотал я, всей шкурой чувствуя,
что в любое мгновение могу вырубиться, схлопотав промеж глаз штуковину,
которая резко выключает вас из всякого восприятия реальности.
Выстрела не последовало. Предохранитель. Я забыл перевести
предохранитель. Я дернул чертову скобку и еще раз нажал на курок.
Оглушительный грохот. Просто оглушительный. Настолько громче, чем я
ожидал... И к тому же несколько раз... Дверь – в щепки... Я выпустил три
пули, а потом – знаете, как бывает: стряпаешь что-нибудь, начинаешь сыпать
приправу и не можешь удержаться... Я расстрелял всю обойму и, выхватив
полицейский револьвер, болтавшийся у меня на поясе, ничком упал на пол (я
что-то не слышал, чтобы хоть одному паломнику повредила та быстрота, с
которой иные простираются ниц, исполненные благоговения при виде священного
колодца Замзам в Мекке). На полу я пристроился, полагая, что так принято
делать, если хочешь уменьшить площадь поражения тела во время перестрелки, и
принялся ждать, пока в коридоре появится второй вертухай.
Я ждал. Потом услышал, как меня окликает Юбер. Слабым, охрипшим
голосом: «Этот готов!»
Все еще опасаясь словить пулю промеж глаз, я осторожно выглянул из-за
угла. Юпп все так же висел на цепи, однако второй бугай недвижно лежал на
полу – словно он прилег позагорать в одежде. «Целый день ждал, когда ж
