Не хочет ли Виктор снова с ним сотрудничать? У Георга были далеко идущие планы, например открыть в Швеции филиал своего магазина. Ему нужны «объекты», написал он в кавычках. На их языке это могло означать лишь одно: ему нужны были сделанные Виктором подделки.
Виктор размышлял, как ему сформулировать ответ — а ответить надо было сразу, самое позднее завтра. Он исключал для себя возврат к прежнему. На этот раз он принял твёрдое решение: жить честно.
Заходя с незнакомцем в туалет, он краем глаза заметил полицейский автомобиль, свернувший на Стуреплан. Снюты
[94]
, пробормотал он. Странно, какой ерундой пополнился его словарный запас за пять лет в этой стране. Флоттисты, лигисты… Где он их набрался? А некоторые слова он почему-то никак не мог запомнить, например фильбунке — простокваша. В Кунгсане водятся сутенёры, трансы, стилеттисты… растерянно вспоминал он, а незнакомец тем временем расстегнул его ремень и гладил его по ягодицам.
Незнакомец спустил с него брюки. Третий мужчина в моей жизни, подумал Виктор, после Фабиана и Нильса Мёллера. Юноша взял в руку его податливый… как это у них называется? Лем? Кук?
[95]
… Этим словам научил его Фабиан Ульссон.
Виктор не чувствовал ни малейшего возбуждения.
— Тебе приятно?
Молодой человек посмотрел на него серьёзно и присел на корточки. Виктор не знал, что ответить. В туалете пахло мочой. На полу лежал пакет презервативов: «Пробный набор Торена со смазкой, цена 2,75». Убожество, вспомнил он шведское слово, ему казалось, что оно очень подходит к обстоятельствам.
— Наверное, лучше будет, если ты сам меня приласкаешь…
Он встал и засунул ему в рот язык. Виктор с отвращением почувствовал новый вкус, он догадывался, что этот вкус — его собственный. Он выставил руки, словно защищаясь. Наверняка, подумал он, вся это сцена со стороны выглядит до крайности нелепо и трагично. Двое мужчин со спущенными до щиколоток брюками и трусами в общественном туалете, дверь в парк открыта… Его мысли были прерваны фотовспышкой. Его новый знакомый быстро натянул штаны и отбежал к стене. В дверях стояли двое полицейских.
— Есть? — спросил один из них.
— А то! — ответил напарник и повернулся к юноше.
— А ты можешь идти. Аксельссон потом с тобой свяжется…
Через полчаса его уже допрашивали. Полицейская машина затормозила у большого здания на Кунгсхольмене. Его провели через подземный коридор в камеру, забрали пояс, бумажник и обувь и посадили на намертво привинченную к стене койку.
— Имя? — спросил полицейский в штатском, представившийся Аксельссоном.
— Виктор Кунцельманн.
— Семейное положение?
— Холост.
— Знаешь, почему ты здесь?
— Нет…
В глазке камеры он заметил какое-то движение — похоже, кто-то подглядывает.
— Не валяй дурака… Ты обвиняешься в совращении несовершеннолетних… Ты же, чёрт тебя подери, торчал там с членом наготове… Всё есть на снимке.
— Пареньку не исполнилось двадцати одного, — вставил второй полицейский.
— Откуда мне было знать, сколько ему лет? Выглядит он старше…
— Как часто ты этим занимаешься?
— Чем этим?
— Как часто тебе сосут в общественных сортирах?
Он промолчал. Говорить было нечего.
— Как ты думаешь, какая жизнь будет у этого парнишки, если подонки вроде тебя будут пользовать его за деньги?
— Документы есть? — устало спросил второй.
— Все документы дома.
— Где это — дома? В сортире? В подъезде на Вальхаллавеген?
Только сейчас Виктор заметил, что у него из носа течёт кровь. Горячая жидкость стекала по подбородку. Он даже не заметил, что его кто-то ударил. Аксельссон протянул ему платок, и на белом полотне тут же расплылась кровавая роза.
— Иностранцы по закону должны носить с собой паспорт.
— Я шведский гражданин…
— Это мы знаем. Не думай, мы достаточно много о тебе знаем. Знаем, например, что ты испоганил жизнь молодому человеку по фамилии Ульссон. Его отец попросил нас за тобой проследить…
Только теперь до него начало доходить. Слова отца Фабиана, оказывается, не были пустой угрозой.
— На этот раз так дёшево не отделаешься, — сказал тот, что помоложе. — Тебя ждёт исправительный дом. Гомосексуальное растление несовершеннолетних — тяжкое преступление. Что скажешь, Аксельссон?
— Думаю, у него есть выбор…
Эта фраза явно предполагала встречный вопрос.
— Какой выбор?
— Посмотрим… Левандер, зайди сюда.
Дверь в камеру открылась. Вошёл одетый в штатское человек с папкой под мышкой и, повернувшись к Виктору, вежливо кивнул.
— Надеюсь, с вами здесь хорошо обращались, — сказал он. — Знакомый вам директор Ульссон просил передать, что это, так сказать, на пробу. Это то, что может случиться, если вы не оставите в покое его сына, и не только его сына, а всю нашу молодёжь…
Он достал ручку из нагрудного кармана:
— Вы немец, не правда ли, Кунцельманн? Непонятно, как это вы уцелели в войну…
Он достал из папки два документа:
— Я пока не требую, чтобы вы это подписали. Но если вас ещё раз застанут в Хюмлегордене со спущенными штанами, вас могут и заставить.
— О чём вы говорите?
— О лечебном учреждении для таких, как вы. Вы пишете заявление о лечении, мы даём согласие. Существуют методы лечения людей с вашими проблемами. Вас вылечат и вернут к нормальной жизни… разве что с чуть ослабленным влечением. Если вы собираетесь продолжать, другого выхода нет.
— Кстати, как ты попал в Швецию? — спросил Аксельссон.
— С паспортом беженца.
— Откуда?
— Из Германии. С Красным Крестом. А до этого я был в Англии.
— Немец с английскими бумагами?
— Я служил во флоте Её Величества во время войны. Но попал в плен и оказался в лагере для военнопленных в Бремене.
— Всё уже проверили, Аксельссон. Бумаги в порядке. Немецкий дезертир.
— А я хочу проверить ещё раз. Адрес!
Он дал им адрес своей комнатушки и оставил телефоны знакомого в «Буковскис» и Нильса Мёллера из «Глиптотеки» в Копенгагене. Они недоверчиво уставились на него:
