Со Вспышкой мы познакомились, когда она пыталась меня задушить. Через три дня мы уже вместе спали; в ту ночь она, закончив танец, кинула мне в лицо трусики, а потом под вибрирующий ритм «Мотли Крю» отделала меня прямо через рабочие джинсы.
Судя по беджу, вышибалу звали Джимми. На вид он настоящий шкаф пятьдесят последнего размера, точнее не определишь благодаря неяркому освещению и чёрной рубашке. «Шкаф» отсчитал сдачу, поставил на руку штамп и проскрипел: «Хорошего отдыха».
Если нужно развлечься, не привлекая к себе внимания, иду в стрип-клуб. В таких заведениях посетители друг на друга не смотрят — всё внимание на талант. Талант волнуют только деньги, а вышибалу — хулиганы и скандалисты.
В невесомом белом платье-футляре до колен Вспышка порхала между столами, за которыми сидели одинокие мужчины и затаившие дыхание компании. Белые босоножки, белая, размером с кулак, сумочка — девушка шепчет на ушко, обнимает за плечи. На секунду наши глаза встретились. За густыми ресницами профессиональный интерес, на который я давно перестал обращать внимание. Пришлось ретироваться и заказать кофе.
Неожиданно Вспышка возникла у меня за спиной: тёплая ладошка змейкой скользнула на грудь, и я вдохнул запах разгорячённого алкоголем тела и кокосового лосьона.
— Я та-а-ак напилась, — протянула она. — Ты пойдёшь со мной!
Схватив за руку, она потащила меня в огороженную шторкой кабинку мимо очередного «шкафа» с галстуком-бабочкой и блокнотом в руках. Наверное, он запишет нас на приватный танец. Голубоватые веки набрякли, пахнущие виски губы всё ближе и ближе… Десять долларов за пять минут, в течение которых девушка широко раскидывала ноги, урчала, извивалась, садилась на шпагат, хватала меня за ворот рубашки и волосы, прижималась обнажённой грудью к моему лицу, нарушая все возможные правила лос-анджелесских стрип-клубов.
Потом Вспышка начала меня душить. Схватила за шею раз, другой, третий, всё сильнее и сильнее, сожмёт и отпустит. «Шутка», — шепнули игриво улыбающиеся губы. В следующую секунду шутки прекратились. Дыхательное горло сжалось, но я не шевелился — сейчас, сейчас она отпустит… однако стриптизёрша не отпускала. Воздух перестал поступать в лёгкие: шею нещадно выворачивали, и я отлепил от себя тонкие пальцы, надеясь, что вышибала ничего не заметил. Вспышка толкнула меня на диван и снова вцепилась в горло. Я попробовал высвободиться, но сил не хватало.
В кабинке зажёгся яркий свет, одновременно пурпурный и зелёный, и Вспышка заглянула мне в глаза. Радужка у неё коричнево-зелёная, цвета речной глины, управление автомобильным транспортом такой светло-карим называет. Уже в следующую же секунду меня переполнила огромная любовь к этой женщине. Безграничная, неугасимая, вместе с благодарностью и счастьем, от которых разрывалось сердце. Именно тогда я впервые спросил, как её зовут.
Я закашлялся и подавился воздухом: Вспышка делала мне искусственное дыхание, наполняя лёгкие запахами виски и жевательной резинки. Пощёчина роем голодных пчёл впилась в одну щёку, потом в другую, а открыв глаза, я увидел не Вспышку, а худую блондинку. Может, на сцене она и пользуется бешеной популярностью, но в жизни лишний раз не взглянешь.
— Не бейте, я хороший! — взмолился я и чуть не прикусил язык: рядом с блондинкой стояла Вспышка, прижимая к груди скомканное белое платье. «Иди работать! — твердила ей незнакомка. — Бегом, пока Джимми не увидел!»
— Мне пора, — заявил я.
— Вы в порядке? Точно? — с хорошо отрепетированной заботой допытывалась блондинка, подталкивая меня к телефонам-автоматам, туалетам и таинственной двери с надписью «Посторонним вход воспрещён». В следующую секунду я стоял на усыпанной гравием парковке, прижимая к груди кошелёк. Пустой. Через три ночи я нашёл Вспышку, и мы переспали.
Всё просто: звонишь в стрип-клуб и спрашиваешь, когда работает девушка, — она, мол, для приватных танцев нужна. Администраторы клиентов любят, ещё бы, мы же деньги платим. Клиентом может быть даже маньяк, который мечтает зарезать танцовщицу на стоянке, — он ведь тоже собирается потратиться! Почему бы и нет? Решив не полагаться на удачу, я провожу в клубе две ночи подряд, каждый раз просаживая по шестьдесят баксов плюс мелкие расходы на виски и кофе, и на третью встречаю Вспышку.
Появилась — и на час десять минут исчезла выкачивать деньги из какого-то японского миллионера. Я знал: если девушка зарвётся, япошка умрет от асфиксии, и ей придётся уходить из клуба через чёрный ход.
Ничего подобного: вот она. Я поднял руку, и Вспышка присела за мой столик. «Привет, дорогой!» — делает вид, что меня не узнаёт. Пришлось взять со стойки лампу и поднести к лицу. На шее две багровые полоски, будто хлыстом ударили справа налево. Судя по всему, Вспышка — правша. Кожа покраснела, на желтовато-зелёных, незаметных при неярком освещении синяках запёкшиеся коросты. Горло болело, было больно глотать.
На следующий день я снова пришёл в клуб, а ещё на следующий повёл её в бар. Результат — три ночи подряд в однокомнатной квартирке в Шерман-Оукс. Мне нравилось смотреть, как Вспышка обнажённая идёт к комоду, как двигаются её ягодицы, когда она делает первую после секса дорожку.
— Хочешь попробовать? — Девушка протянула пузырёк из коричневого стекла размером с мой мизинец.
— Давай… — Я знал, что нужно вдыхать, но почему-то боялся: всё, что попадало в нос, вызывало сухость и жжение.
— Вот возьми. — Вспышка протянула металлическую соломинку (нержавейка, калибр — двадцать миллиметров) и насыпала порошок двумя дорожками сантиметра по три с половиной. — Вдохни посильней и иди по дорожке. Не бойся, жечь не будет.
Она оказалась права. Представьте, что разбивающееся окно, от самого крупного осколка до мельчайшей крупинки, — это мысль, план или идея. Стекло разлетается сразу во все стороны, во все мгновения жизни, от первого вздоха до последнего. Представьте, что нажимаете стоп-кадр и перематываете фильм назад. Представьте: зазубренные осколки намагничиваются и стягиваются в единое сияющее целое. Приняв кокаин, чувствуешь что-то подобное. Сосущая воронка печалей, горестей и неприятных воспоминаний бесследно исчезает. Вспышка будто заново открыла мне мир.
Итак, я стою в её комнате, первые волны кайфа сгоняют сбившиеся мысли в единое «здесь и сейчас», пристально смотрю в зеркало, а в голове с бешеной скоростью проносится: «Как здорово!»
— Когда-то это было частью моего номера, — сказала Вспышка, откупоривая бутылку с ромом.
— Что? — не понял я.
В следующую секунду она изрыгнула на свечку комок пламени, и в спальне тут же посветлело.
— Где ты так научилась?
— Ты что, не хотел выступать в цирке, когда был маленький?
— Да, но не огнём же плеваться!
— А кем ты мечтал стать?
— Человеком-змеёй.
— Иди сюда, — позвала Вспышка. — Сделай ещё дорожку.
Кокс поставлял ей Джимми, вышибала из клуба, который с удовольствием принял меня в клиенты. У него была целая сеть: танцовщицы и их клиенты. Хозяева клуба знали и забирали свою долю; хозяева хозяев — те, что сидели с гроссбухами в карточных залах или барах Вегаса, — наверняка тоже. Через некоторое время Джимми познакомил меня с Реем. Сотрудничество оказалось долгим и плодотворным: я менял имена, адреса, ипостаси, а ни о чём не подозревающий Рей оставался моим поставщиком. «Хороший друг», — вроде так сказал Джимми, и для Рея я стал «другом Джимми». Левую руку никогда не показывал, за товаром приезжал на квартиру в Калвер-Сити… Особо умным Рей не казался, но я не слишком обольщался и бдительность не терял. Этот парень носил кудлатую бородку и круглый год не снимал чёрную вязаную шапочку. В каждом ухе по слуховому аппарату — этакий символ слабослышащих всех национальностей.
