— Он и был настоящим профессионалом. И есть до сих пор. Джим, помнишь наш разговор о метафорах? Лексикон пылких любовников, — объясняю я, — это метафора для всех возможных половых актов, известных на данный момент науке.
Кажется, я хорошо объяснил. Он кивает, и я продолжаю:
— И я хочу, чтобы ты мне рассказал, какие бывают половые акты.
— А-а, в этом смысле. — Он отлучается к стойке взять себе еще пива — за мои деньги, естественно, — и возвращается обратно за столик. — Начинать надо с самых обычных. Вагинальных, оральных и… гм… анальных. Да, еще садо-мазо со связыванием, все дела. А потом уже можно переходить к извращениям. Не торопясь, постепенно.
От стыда я готов провалиться сквозь землю. Ну или хотя бы сползти под стол.
— Джим, жена никогда не позволит, чтобы я делал с ней все эти вещи. Ну, разве что первую. И, может быть, еще вторую. На ее день рождения. Но все остальное… Ей будет противно и мерзко.
— Ты в этом уверен?
И тут мне вспоминаются всякие воспоминания. Фрагменты из наших с женой разговоров. Черный конь на лугу, искусственный член. Я уже ни в чем не уверен.
— Ладно, — размышляю я вслух. — Допустим, она согласится на все эти штучки. Но я не хочу, чтобы она это делала. Так что у нас все равно ничего не получится.
— Спек, помнишь, что мы говорили о проститутках?
— Э… Лучше напомни.
— Ты сказал, что лучше умереть, чем спать с проституткой. А я сказал, что мы скоро этим займемся. Я сказал это загадочно, как раз перед тем, как пройти — еще более загадочно — сквозь закрытую дверь.
— Да уж, на всякие фокусы ты горазд.
— Это не фокус. — Он понимает меня буквально. — Это магическая способность. Копыто быстрее глаза.
— Ладно, мы сейчас не о том. Как я понимаю, ты предлагаешь, чтобы я изменил жене и произвел все эти акты с какой-нибудь проституткой.
Он кивает.
— Но, Джим, это же аморально.
Джим складывает на груди передние ноги, как мы сложили бы руки.
— Наоборот. Ты это сделаешь ради нее.
— Ну, если взглянуть под таким углом… Там, на стоянке, была проститутка.
Джим качает головой.
— Видишь того мужика?
— Который в клетчатом пиджаке?
— Это мистер Бинго, э… — Джим трет подбородок копытом и улыбается своей лукавой жирафьей улыбкой. — Инспектор манежа из бродячего цирка.
— Обожаю бродячий цирк, — говорю я с восторгом и иду следом за Джимом в другой угол бара, где даже еще темнее, чем в нашем.
— Можно нам к вам подсесть?
— Джим! Конечно, садитесь, — говорит мистер Бинго. Для человека, одетого как гомосек, у него на удивление властный голос.
— Это Скотт, мой приятель.
— Давний и искренний почитатель вашего ремесла, — говорю я с восхищением.
Мистер Бинго степенно кивает.
— Это приятно.
— И особенно с привлечением животных.
— Если напустишь животное на девочек, я тебе ноги переломаю.
— Спек, — говорит Джим громким шепотом, — мистер Бинго — сутенер.
— Ноты говорил…
— Простите моего очкастого друга. Он вас принял за другого.
Мистер Бинго кивает, поправляя галстук.
— Джентльмены, позвольте представить вам Обезьяна Клешню по прозвищу Обезьяньи Ручки, моего партнера. — Из сумрака выступает фигура внушительных габаритов и садится за стол рядом с мистером Бинго. Дядька закатывает рукава, открывая огромные руки, густо поросшие черной шерстью. — Обезьян выполняет всю, так сказать, обезьянью работу, пока я сижу вот так, — мистер Бинго вальяжно разваливается на стуле, — и курю сигару.
Обезьян Клешня достает из кармана сигару, прикуривает и передает мистеру Бинго.
— Мой друг хотел бы взять девочку, — говорит Джим. — Какую-нибудь из ваших.
— И это правильно, — говорит мистер Бинго, с любопытством разглядывая меня. — Очень правильно.
Я киваю. То есть на самом деле качаю головой. Но с тем же успехом мог бы и кивнуть. Потому что, как я понимаю, мое мнение здесь ничего не решает.
Мистер Бинго ведет нас по узенькой лестнице в тесную спальню над баром, освещенную единственной красной лампочкой.
— Это Карен Динь-Динь, лучшая из моих девочек. Моя любимая.
Я в жизни так не боялся. И поэтому говорю первое, что приходит в голову. Единственное, что приходит в голову. Я так думаю, это фраза из какого-то фильма:
— А она чистая?
Мистер Бинго смотрит на меня так, как будто его оскорбили до глубины души. Обезьян выступает вперед, хрустя костяшками пальцев, но мистер Бинго удерживает его на месте.
— Конечно, чистая, — говорит он. — Все мои девочки — чистые и здоровые. И знаете почему? Потому что их души чисты, как нетронутый свежий снег. Мы с Обезьяном Клешней — убежденные пуритане. Да, Обезьян?
Обезьян Клешня кивает.
— Карен — самая чистая из всех моих девочек. Карен, лапочка, встань. Пусть джентльмены на тебя посмотрят.
Она встает, поворачивается кругом. Небольшого росточка. На вид — лет двадцать. Красная футболка, джинсовые шортики. Длинные светлые волосы.
— Скажи Скотту «привет», Карен, — говорит ей мистер Бинго.
— Привет, Скотт, — говорит Карен. Но она обращается не ко мне; она обращается к мистеру Бинго.
— Скотт останется здесь и немного побудет с тобой. Да, Скотт?
Я сконфуженно киваю.
И больше никто не произносит ни слова. Я достаю кошелек, но денег осталось всего ничего. Что-то я сомневаюсь, что у меня получится произвести все возможные половые акты, известные на данный момент науке, затри пятьдесят.
Мистер Бинго показывает мне жестом, чтобы я убрал кошелек.
— Мы с Джимом пока посидим внизу. Джимбо, это тебе за услугу, которую ты оказал мне тогда, в восемьдесят шестом. С теми девочками-танцовщицами.
Джим кивает. Все-таки темная он лошадка. Вернее, темный жираф.
Когда дверь закрывается, мы с Карен слегка расслабляемся. То есть не то чтобы расслабляемся. Я хожу по комнате взад-вперед, а Карен сидит на кровати, на самом краешке, и кусает ногти. Заглянув в замочную скважину, я вижу, что Обезьян Клешня стоит в коридоре. Ноги на ширине плеч, руки сложены за спиной. Повернувшись обратно к Карен, я вижу такую картину: Карен встала с кровати и теперь снимает с себя футболку.
— Карен, а может, того… не будем раздеваться?
— Мистер Бинго всегда говорит, чтобы я выполняла любое желание клиента.
— А если не выполнишь?
— Он меня бьет, — отвечает Карен. — Табуретом.
