— Но, если я тебя правильно понял, сердечные приступы случаются у трудоголиков.
— В джунглях все по-другому.
— Тогда отчего у тебя был приступ?
— Я съел не те листья.
— Что за глупости!
— Такие колючие. Я подавился. А когда жираф давится, у него напрягается сердечная мышца. Ты бы сам попробовал перекачивать кровь вверх по шее длиной в десять футов.
— А про кровь обязательно упоминать?
— Так я оказался на небесах. На жирафьих небесах. К слову, поганое место.
— Как так?
— У них там напрочь отсутствуют зеленые насаждения. Ни одного даже самого дохлого деревца.
— А зачем тебе деревья?
— Чтобы просовывать голову сквозь листья.
— А ее что, нельзя сунуть куда-то еще?
— Куда, например? — говорит Джим с кривой ухмылкой. — К себе в задницу?
— Технически невыполнимо.
— Ты даже не представляешь, на что способен жираф, изнывающий от скуки.
— Что? Правда засунул?
— Я пытался. Но уши мешают. И эти смешные маленькие рожки. — Джим наклоняет голову. — И тогда я подумал: пошло все в жопу, — и вернулся на землю.
— Ноты говорил, что пришел сюда, чтобы помочь мне. Жираф-призрак долго молчит, а потом говорит:
— Ну хорошо. На самом деле все было не так. Я заделался призраком. Пугал людей. Просто хотел посмеяться. А потом как-то раз я слегка перестарался, и один старый перец откинул копыта. Умер с испугу.
— О господи.
— В общем, смех обернулся слезами. — Жираф опять раздувает ноздри. — И я подумал: иди оно все конем. Мне нужен отпуск. И я спрятался у тебя в шкафу.
— То есть ты так себе представляешь отпуск?
— Перемена обстановки способствует отдохновению духа, Спек. Засада в том, что мне стало скучно. А когда жирафу-призраку скучно, он видит будущее.
— О как.
— И я увидел его, твое будущее. Только его было мало, Спек.
— И ты решил что-то по этому поводу предпринять? Стать моим советчиком и спасителем?
— В самую точку, — говорит Джим с улыбочкой до ушей. — Я он и есть, твой спаситель. Такой эротически-эрегированный вариант Иисуса.
Я снова сажусь в свое кресло хай-тек.
— Я ценю твой порыв, но должен заметить, что получается у тебя паршиво. В смысле, какой-то кривой из тебя спаситель. Эти твои постоянные замечания, что живу я хреново и все такое. После таких заявлений как-то не переполняешься радостью бытия.
— Да, наверное. Прошу прошения, был неправ. Но, главное, я тебя предупредил. Следуй моим советам и доживешь до седин. Умрешь от старости. Или тебя переедет автобус. Но еще очень не скоро. А если будешь и дальше вот так, как сейчас, тратить свою жизнь впустую, то все закончится очень быстро.
Стало быть, надо принять решение. Жизненно важное решение. Я закрываю глаза и прислушиваюсь. Как часы тикают мое имя. Скотт. Скотт. Скотт. Одно тик-так — один удар сердца. Каждый из которых может стать последним.
Решения. Жить, как Джим. Или умереть.
— А если я умру, что станет с женой?
— Меня очень радует, что ты об этом спросил, — говорит Джим с улыбкой до ушей. — Давай досмотрим кассету.
Жжжжжж. А потом — брызги, летящие из-под черных колес на мокром черном асфальте. Общий план: черный катафалк на дороге к пригородному кладбищу. На катафалке покоится гроб, а в гробу, надо думать, — я. Или, вернее, то, что от меня осталось. Потому что я мертвый.
Медленный наплыв. Конференц-зал в местном планетарии. На экране над сценой — мое лицо, сложенное из созвездий. Мои очки, моя челка. На сцене — гроб, вдоль которого ходит туда-сюда директор планетария. Он ступает неслышно в своих мягких туфлях и периодически смотрит в зал. Кстати замечу, что в зале аншлаг. Ни одного свободного места.
Первый ряд, слева направо. Моя мама. У нее красный нос, а глаза — еще даже краснее. Папа. Сидит, уткнувшись в журнал; читает, чуть ли не носом. Или, может быть, спит? Брат. Грызет ногти. Сестрица, чей муж сейчас в тюрьме за домогательства к старшей дочери. Его старшая дочь, которая дочка моей сестры. Моя сестра, чей муж… нет, ее мы уже посчитали. Бабушка с папиной стороны. Рыдает, сморкаясь в носовой платок. Дедушка с маминой стороны. Сидит, стрижет бороду маникюрными ножницами. Друг семьи, который не хочет, чтобы его называли по имени. Мой лучший друг Вик Двадцатка, о котором чуть позже. Мой начальник на телеканале НФ Гарри Делец, в серебристом костюме, призванном привлекать внимание. Галстук — как серебристая полоса. На рубашке — коллаж фотографий с видами из окна его спальни. Рядом — его… э… партнер Доктор Бэмс, автор научно-популярного бестселлера «Почему кровь липкая». Еще дальше — Спот Плектр, основатель фан-клуба Скотта Спектра. Кстати, это — не настоящее имя. Он изменил свое имя, потому что хотел быть похожим на меня. Он копирует меня во всем. Даже одевается точно как я. Ой, жираф Джим тоже здесь. На заднем ряду, второй слева. Его видно за милю. С его самодовольной улыбочкой.
Второй, третий, четвертый, пятый и шестой ряды сплошь заполнены фанатами научной фантастики. Некоторых я знаю в лицо, помню по конференциям, но вообще-то их выдают футболки. В большинстве своем это футболки с картинками из нашего самого популярного сериала «Космонавт в космосе». Даже на Джиме такая майка. С голографическим портретом самого Космонавта — так зовут главного героя «Космонавта в космосе» — и эмблемой сериала сверху. Если бы он повернулся спиной, можно было бы прочесть слоган: «В космосе никто не услышит, как Космонавт в космосе кричит в космосе». Слоган придумал я. Броско и завлекательно.
Директор планетария еще раз проходит вдоль моего гроба, замирает на месте, откашливается, смотрит на часы, качает головой и говорит:
— Ждем еще пять минут и начинаем без нее. Иначе мы просидим тут всю ночь.
— Воздержанья никогда бы не опоздала на мои похороны, — возражаю я. — Думаешь, я ничего не знаю про киномонтаж? Я же работаю на телевидении, если ты вдруг запамятовал. Может, все это смонтировано на компьютере. Может быть, это очередная твоя иллюзия.
— Какая иллюзия?
— Да ладно тебе придуряться. То ты запросто умещаешься в шкафу…
— Это легко объяснимо. Я просто выкинул кое-что из твоих шмоток и освободил себе место. Скажем, старый спортивный костюм и коробку с использованными автобусными билетами.
— Ну, ты и скотина. Это же были не просто вещи, а вещи как память.
— И еще этот твой школьный проект, космическую станцию из папье-маше. Очень громоздкая штука.
— Я пытался сказать, — говорю я, пытаясь не выдать, как мне обидно, — до того, как ты грубо меня перебил,что я понимаю, что ты — существо, наделенное сверхъестественными способностями, и особенно с учетом масштаба. А поскольку ты наделен сверхъестественными способностями, недоступными для простых смертных, с твоей стороны было бы глупо считать, что я поверю всему, что ты мне показал на кассете.
