Когда Корал подошла к своему дому, швейцар сказал:
— Добрый вечер, мисс Андерс. Хорошо прошла поездка?
— Привет, Крис. Да, хорошо.
Они на мгновение остановились, Крис открыл перед ней дверь, а Корал рассеянно смотрела на золотой галун на его воротнике. Потом она вдруг вспомнила, где в последний раз видела этот воротник. За рулем коричневого «Порше» такого же молочно-шоколадного цвета, как тот, что пропал из гаража этого дома, в тот же день, когда исчезла машина. Совпадение?
— Ты украл тот «Порше», Крис, не так ли? — спросила она, радуясь возможности отвлечься на секунду от своих проблем. Она смотрела на него со смесью неодобрения и восхищения.
— Что? Я не крал! — Он оглянулся.
— Ты украл «Порше», который муж бедной миссис Ли подарил ей перед смертью.
Швейцар вспыхнул, выдав себя.
— Люди не должны слышать, что вы это говорите. Вы ошибаетесь, мисс Андерс.
— Ошибаюсь, да?
— Да, но если я это и сделал, она даже не отъедет на нем от тротуара.
Корал рассмеялась.
— Ты мошенник.
— Как… как прошла ваша поездка, мисс Андерс? — еще раз спросил он.
Она помедлила и посмотрела вдаль.
— Знаешь, моей последней остановкой был Гибралтар. Я там села в вагончик канатной дороги. Просто чтобы посмотреть через пролив на закат, когда ветер поворачивает на запад. Видишь своими глазами, как облако пыли из Африки поднимается вверх и отражает свет.
Корал взяла свои ключи.
— Да, это была замечательная поездка. — Она повернулась к нему и прошептала: — Но настоящий вопрос, Крис, — вернешь ли ты «Порше».
Крис покраснел, как рак.
— Мисс Андерс, я не знаю, почему вы думаете, что я взял…
— Краснеть — это недостаток для вора, Крис. А ты именно вор, и я это знаю. — Она ухмыльнулась. — Я бы тебя сдала, если бы ты не был таким милым и полезным для меня. — Она ткнула пальцем в его грудь. — Но если ты украдешь что-нибудь у меня или у моих друзей, я в ту же минуту донесу на тебя властям штата.
— Мисс Андерс, вы должны знать, как я вами восхищаюсь. Я бы никогда, ни за что…
Корал, улыбаясь, пошла к восточным лифтам, крикнув:
— Постарайся этого не делать.
Она вышла на семнадцатом этаже и прошла в свою квартиру.
— Дома, наконец-то, — произнесла она, входя в прихожую. Ее пол был вымощен полированными плитками, а стены отделаны золочеными плинтусами. Черный стол с желтыми тюльпанами стоял у стены в прихожей под потрясающей картиной, на которой были изображены балетные танцоры — Фонтейн и Нуриев.
Корал прошла в центральную комнату. Справа находилась кухня, отделанная сланцем, хромом и полированным деревом, слева — туалетная комната. Еще два шага, и она оказалась в просторной гостиной, под ногами лежал темно-красный ковер. На одной стене были обои с затейливым узором из золотых, зеленых и коричнево-красных полос. На ней висели портреты других танцоров: Билла «Боджанглеса» Робинсона, Фреда Астера и Джинджер Роджерс, Барышникова. Альков занимал кабинетный рояль.
Эта квартира принадлежала ей, и только ей одной. Ни один мужчина не был здесь — ни Сэм, ни один из ее клиентов.
— Привет, Кэтрин, — сказала она портрету женщины, одетой в стиле тридцатых годов. Медная табличка на раме картины сообщала, что это Кэтрин Данэм, создательница антропологии танца.
Корал внимательно осмотрела несколько маленьких рамок с табличками: сине-красная «Жар-птица» Шагала, фотография Альберта Артура Аллена «Хоровая линия», изображавшая семь обнаженных женщин, повернувших головы налево, снятая во Франции в тридцатых годах.
Это было ее святилище, недоступное мужчинам. Даже Тео его не видел.
Корал прошла в главную спальню с ванной комнатой. Там стояла черная мебель, золотые лампы, а кровать была накрыта желтым атласным покрывалом и в изголовье лежала груда подушек разных размеров.
Она переоделась в леггинсы и просторную белую рубашку. В гостиной она полюбовалась живописным видом на реку Гудзон в обрамлении огней берега Джерси за ней.
Вспоминая свои короткие дни свободы, Корал горько вздохнула. Она отплыла из Рапалло на северном берегу Средиземного моря, в Италии, и, проплыв мимо близкого, но слишком модного Портофино, велела экипажу вести яхту Брауна на юг, к острову Сардиния. Миновав красивый, но слишком многолюдный Калгари на южной оконечности острова, Андерс направилась к Коста Верде, где яхта встала на якорь у Сиву. Она могла плавать на рассвете к берегу обнаженной и бродить по длинному пляжу из золотого песка, никого не встретив. Она проплыла мимо большей части Французской Ривьеры, и приказала бросить якорь возле Перпиньяна, где Сэм догнал ее. На станции, спроектированной Дали, она села в маленький желтый поезд, «Le petit train Jeune», и доехала до Фон-Роме в Пиренеях, чтобы покататься на лыжах после его отъезда. Пока она осматривала развалины Катара и фотографировала фламинго на соленых болотах, на яхту погрузили ящик муската «ривесальтес», который она полюбила.
Дни чистого блаженства, независимости, но они миновали.
Корал не могла поверить, что Браун не обеспечил ее в своем завещании, как обещал. Теперь ее надежда на независимость исчезла, дни сладкой свободы были иллюзией. Ей придется либо работать на Луиса и помогать ему в его безумных планах, или найти себе богатого «папочку», или, еще хуже — «дедушку», учитывая нынешнюю конкуренцию. Красивые девушки из хороших семей, кажется, уже не возражают против занятия проституцией.
— Ты чертов ублюдок, Тео, — произнесла она, обращаясь к горизонту Джерси. — Надеюсь, ты в аду.
Корал повернулась к другой двери рядом со спальней, открыла ее и включила свет в личной студии, подошла к балетному станку и начала делать «плие» и «релеве».
Здесь никто не мог ее купить. Никто не мог заставить быть остроумной или сексуальной, заставить улыбаться, когда ей хотелось хмуриться. В этой квартире она была настоящая.
Здесь она была Корал Андерс, танцовщица.
Глава 5
На кухне у Феликса Мэгги включила чайник и достала из сумочки травы, вспоминая тот момент, когда она впервые вошла в баптистскую церковь на 131-й улице. Донья Терезита стояла там, в прихожей, перед двупольной дверью. Свет, струившийся в застекленные окна, освещал ее черные волосы и сияющие глаза. Она была одета в черное.
Мэгги стразу же потянуло к этой латиноамериканке, которая совсем не выглядела чужой в их церкви.
— Saludos, madre querida, — произнесла в конце концов Терезита. «Приветствую тебя, дорогая мать», как позже поняла Мэгги. Тогда она подумала, что та сказала: «Слава тебе, Святая Мать», и сделала шаг назад, испугавшись, что ей не следовало возвращаться в свою старую церковь, о чем предупреждал ее Сэм.
