— Да, — согласился Джин.
— Съёмки начнутся в сентябре, именно тогда, когда и мой сценарий пойдёт в работу. Он снял дом в каньоне Бичвуд, — сказал Рэй. — Но он не хочет встречаться со мной до тех пор, пока я не перестану пить.
— Я его понимаю.
— Ну да. Я тоже.
Джин, старясь казаться незаинтересованным, упомянул имя Мелани Новак и спросил брата, слышал ли он о ней когда-нибудь.
— Нет. А что? Кто она?
— У неё была своя секретарская служба. Она работала дома в Восточном Голливуде. Служба называлась «У Мелани»
– «У Мелани», — задумавшись, повторил Рэй и через секунду сказал: — Да, я вспомнил. Была такая. А что?
— Она жила этажом ниже Бобби Фуллера, в том самом доме на Сикамор-авеню. Она была дома в ту ночь, когда он умер.
Голос Рэя прозвучал глухо и умоляюще:
— Мы снова пришли к этому. Вымысел и действительность из альманаха Джина.
Ещё Джин хотел рассказать, что Мелани была алкоголиком и сейчас сумела справиться с этим, но решил не раскрывать её тайн. Правда, их тропинки с лёгкостью могли пересечься в 1967 году, после того как Рэя во второй раз арестовали за вождение в нетрезвом виде и суд обязал его посетить девяносто встреч «Анонимных алкоголиков» или отправиться в тюрьму.
— Джин?
— Да?
— Я хочу поделиться этим с кем-нибудь. Я пришлю тебе сценарий. Я хочу услышать, что ты по этому поводу думаешь.
— А если я решу, что это — говно? Я могу тебе об этом сказать?
— Ну, конечно.
Джин закрыл ящик, отвернулся от затенённой деревьями улицы и пошёл по направлению к входной двери. Он не прошёл и половины пути, как его плечи напряглись, а вспышка страха — как знак опасности — пронзила его живот и согрела шею. Назовите это интуицией, шестым чувством полицейского, но он был абсолютно уверен, что за ним следят.
Джин медленно повернулся. С другой стороны улицы был припаркован тёмно-голубой «Быоик-Регал», которого раньше он здесь не видел. За рулём сидела женщина, она отвернулась от Джина, открыла дверцу, вышла из машины и, вздрогнув, остановилась у переднего крыла автомобиля, легко облокотившись на капот.
С того места, где он стоял, она не показалась сонному Джину хоть сколько-нибудь знакомой. За тридцать, обычный рост и вес, гладкие и прямые каштановые волосы, которые неплохо было бы помыть, — обычная женщина с опущенными вниз глазами, овал её лица наполовину скрывала тень от толстой ветки, нависшей над улицей.
Джин вернулся к тротуару. Их разделяли не более десяти футов, он смотрел на неё, а она смотрела в землю. Они молчали несколько минут, за которые мысль Джина успела приобрести очертания: это лицо в профиль в окне другой машины, более старой иномарки с вмятиной на переднем левом крыле.
– «Вольво», — громко произнес Джин, и женщина подняла голову. — Зелёный.
— Да.
— Ты была за рулём зелёного «Вольво».
— Я сказала «да». — Женщина отошла от машины и остановилась посреди улицы. Она с любопытством разглядывала Джина. — Ты знаешь меня? Ты знаешь, кто я?
В голове Джина кружились всевозможные идеи, он почувствовал, что руки его вспотели. Он ответил тише:
— Я видел тебя в Сидар-Рапидз. Твоя машина была припаркована рядом с домом Элис.
— Я была помехой. Или стала бы помехой, войдя в дом.
— Ты сказала, что знала её.
— Да, я знала её, — сказала женщина и замолчала, когда между ними проехала машина, побитый старый «Фольксваген», солнечный луч отразился от его разбитого оконного стекла. Он проехал мимо, исчез за поворотом, и женщина снова обернулась к Джину:
— Меня зовут Элис. Элис Макмиллан.
Джин понял, что женщине очень хотелось увидеть его реакцию, но его лицо по-прежнему ничего не выражало, он попытался волевым усилием скрыть страх и не выказать удивления. Постепенно выражение лица женщины смягчалось, на губах заиграла невинная улыбка, её щёки порозовели, но это не могло обмануть Джина.
— Элис когда-нибудь говорила обо мне? — сказала женщина и пошла вперёд. Расстояние между ними сокращалось.
— Нет, не говорила.
Казалось, ответ удивил женщину.
— Ни разу? — Голос её звучал низко.
— Ни разу. Но я знаю, кто ты.
— Знаешь?
— Я читал твои письма, — ответил Джин, пытаясь представить себе её летом 1969 года, одного из падших ангелов Чарли, наивную и обвиняющую себя во всех смертных грехах дитя цветов, которая была вполне готова участвовать в ужасной драме, разыгравшейся в жарком августе. — Что ты здесь делаешь?
— В Лос-Анджелесе?
— Нет. Здесь. Около моего дома.
— Я попала в беду, — произнесла женщина почти извиняющимся голосом, в котором слышался надрыв, а глаза молили о помощи. — Мне нужна твоя помощь.
О чём она рассказала? За два часа она рассказала историю настолько странную, что не поверить ей было невозможно. И едва она закончила и Джин перестал ощущать застоявшийся яблочный запах её дыхания, он попросил её повторить всё ещё раз.
Элис Макмиллан переспросила:
— С самого начала?
— Да, — ответил Джин. Они сидели у него в гостиной, день уже почти кончился, и неяркий свет падал только на его блокнот, в котором он делал пометки.
— Только не торопись.
— Постараюсь.
— У нас куча времени.
— Если ты ещё жив.
Она родилась в Сидар-Рапидз, штат Айова, и, как и Элис Ларсон, чьей полной противоположностью она являлась, была единственным ребёнком в семье. Но на этот раз Элис рассказала о братике по имени Арлен, который родился мертвым, с пороком сердца, за шесть недель до срока.
— Его похоронили в крошечном гробике, — рассказывала Элис, поднимаясь и начиная ходить по комнате, равномерно покачивая бёдрами. — Вот в таком. — Она показала на маленькую прямоугольную жестяную коробочку, стоящую на полочке над камином, в которой лежали мелкие деньги. — Мне тогда было восемь лет. Мой отец не пошёл на похороны. Он был пьян. Я точно должна рассказывать всё это ещё раз?
— Так я лучше всё пойму.
— Лучше бы ты хорошо понял всё с первого раза, — ответила Другая Элис. Она остановилась рядом со стеклянным дверями, с видом на задний двор и поросший кустарником холм невдалеке. В доме было очень тихо. — В миле отсюда, рядом со старой дорогой на Топангу, есть мотель. В шестьдесят восьмом я трахалась с парнем, который жил там. Я украла у него часы и отдала Чарли.
Другая Элис повернулась и поглядела на Джина. Её губы были плотно сжаты. Он спросил:
— Почему твой отец не пошёл на похороны Арлена?
— Я же сказала, он был пьян.
