— Он кончил?
— Два раза.
— Два раза. Тогда он должен быть доволен.
— Мужики такие свиньи, — сказала вторая женщина, она взглянула на Джина, и он прочёл неодобрение в её лице. — А этот чего хочет?
— Он ищет Ларри. Джойс сказала ему, что он отдыхает. А теперь он хочет зайти внутрь.
— А ещё он сказал, что хочет увидеть шоу, — сказала первая женщина.
— Шоу? Мы устраиваем кучу шоу. Какое из них? — спросила вторая женщина.
Прежде чем Джин успел ответить, длинный белый лимузин выехал из-за угла и остановился напротив «Дома любви». Шофёр, двигаясь, как робот, сдержанно вышел из машины, обошёл её и открыл заднюю дверь. Из машины вышел неприметно одетый человек средних лет, с важным выражением лица, с тонкими, аккуратно подстриженными усиками.
Ник поздоровался:
— Добрый вечер, мистер Ричарде.
— Добрый вечер, Ник.
— Джойс, Рита, проводите-ка мистера Ричардса ко мне в кабинет. Я приду через минуту.
Джин и Ник остались одни на тротуаре, и Ник сказал:
— Не накликай на себя беду, Бёрк. Иди-ка домой. Джин сказал:
— Мы с Ларри давно знакомы. Если бы он был здесь, то позволил бы мне войти.
— Возможно. Но сейчас его здесь нет. Здесь есть я.
— Ты руководишь делом?
— В настоящее время да.
— Когда я тут был в последний раз, женщина попросила меня никогда больше сюда не приходить.
— Возможно, она была права.
— Думаю, да. А ещё я думаю, что этот угол был лучше, когда принадлежал моему отцу.
— Это кому как, — сказал Ник, сдерживаясь, чтобы не прозвучало ни намёка на враждебность. — Слушай, у меня тут дельце одно…
— Не переживай, — ответил Джин, подумав, что когда окажется дома, то испытает глубокое облегчение, что этот день наконец-то закончился. — Я пойду по своим делам.
Джин обернулся и зашагал по улице. Он сказал не всё, что хотел, но теперь он понимал, что не важно, скажет ли он это вообще. Казалось, что его упорное одиночное расследование подходит к концу, что боль, которую он чувствует в сердце, отпустит его и он снова потянется к миру. Внутри него зазвучал чей-то тихий голос: «Ты уже почти там, Джин. Ты уже чувствуешь всё, что должен чувствовать».
— Вот и всё. Я закончил. Больше не буду собирать никакую информацию, — говорил Джин брату на следующее утро, возвратившись к себе с «Лос-Анджелес Таймс» и сняв трубку звонящего телефона. — Я положил всё, что узнал, в ящики и спрятал их в гараже.
— Должно быть, занятное кино.
— Рад, что ты считаешь это правильным.
— Теперь у тебя будет больше времени, чтобы заниматься своим делом.
— К чёрту дело. Я думаю и с ним завязать.
— И что ты дальше будешь делать? Джин на секунду задумался:
— Не знаю.
— Ну, тогда я думаю, что вопрос закрыт.
— По-моему, я не спрашивал твоего совета.
— Это скорее предложение.
— Подумай о своей жизни, Рэй.
— Я думаю. Я не пью тридцать дней, — ответил Рэй и сказал Джину, что прилетит в Пятницу. — Как приеду в отель, тебе позвоню.
Джин стоял в коридоре и, когда они закончили разговаривать, как-то странно посмотрел на аппарат. Чувствуя необъяснимое беспокойство, он вернулся обратно в гостиную и вытянулся на диване. Потом сел, обхватил руками голову и снова припомнил их вчерашний разговор с Ричи Аркеттом. Джин хотел узнать подробности смерти Лонга и Риза, но тот отказался раскрывать какие-либо детали.
— Ты сказал, что, возможно, это было убийство и самоубийство.
— Да, сказал. Но, наверное, мне и об этом не стоило говорить.
Аркетт рассказал Джину, что в Риза стреляли трижды: два раза в сердце и один раз — в правый глаз. Его пистолет был заткнут за пояс. Тело Криса Лонга обнаружили на полу в кухне. Из его шеи торчал шприц с кровью. Его правая рука сжимала телефон, а на другом конце истошно кричала женщина: «Крис! Крис!»
Однако когда один из полицейских взял трубку и спросил у женщины, кто она такая, трубку быстро положили.
Джин спросил:
— Как ты думаешь, кто бы это мог быть?
— Кто-то, кому он был небезразличен, но не настолько, чтобы самому вмешиваться в это.
Глава 23 — Элис поёт
Дорогая Элис!
Смотри, в чём фишка. Я тебе пишу из кафе «Голубой бриллиант» на Интерстейт, 80, чуть восточнее Флэгстаффа, штат Нью-Мексико. Меня сюда привёз Джимми, мексиканец с прекрасными голубыми глазами, сегодня утром он подобрал меня в Кингмэне, штат Аризона.
Сегодня была жуткая жара, и Джимми снял с себя рубашку, струйки пота бежали у него по шее и скрывались в волосках на груди, мерцая, как маленькие драгоценности. Он был очень сексуален, и я бы потрахалась с ним в его грузовике, если бы он захотел, но он был женат и хранил верность жене, по крайней мере, он так сказал.
Перед тем как высадить меня, он достал из бумажника фотографию своего четырехлетнего сына. Я заплакала, и он спросил меня, почему я плачу, но я не могла рассказать ему, и не уверена, могу ли рассказать тебе. Может быть, могу, но сначала хотела бы написать список пяти своих самых любимых рок-н-ролльных пластинок. Так что, во-первых, я попросила официантку принести ручку и бумагу. Я и не думала, что из этого выйдет письмо к тебе.
1. «Аll I Have to Do Is Dream» — песня Everly Brothers. Эту пластинка стала первой, которую я купила на свою зарплату. Когда я пришла домой, я проиграла её десять раз подряд. Годы спустя я встретила Дона Эверли в Лос-Анджелесе, в Whisky a Go Go. Он был действительно милый, и, несмотря на то что это не круто, я попросила у него автограф.
2. «Lonely Teardrops» Джеки Уилсон. Эта пластинка вышла приблизительно тогда же, когда и песня Everly Brothers, но мой папа не разрешил мне купить «сорока-пятку», увидев фотографию Джеки на конверте. Он ненавидел чернокожих. Как и Чарли.
3. «Don’t Think Twice It’s Alright» Боба Дилана
[157]
. Это, конечно, больше фолк, чем рок-н-ролл, но именно так я прожила свою жизнь — не думая дважды. Я много что хотела бы сделать заново, но не могу. Я была ожесточённой, подавленной, неуверенной и одинокой. Сейчас в кино я смеюсь, а могу и заплакать. Я мечтаю и надеюсь. Думаю, что мне просто хочется жить дальше.
4. «I Can See For Miles», песенка the Who
[158]
. Это то, что произошло, когда я уехала из Сидар-Рапидс в 1965 году. Дул сильный ветер, и я боялась, но видела всё вокруг на много миль. Это стало символом начала нового пути, и, слушая песню, я чувствовала, что свободна. А где я теперь? Я по-прежнему свободна. А ты?
