Это ощущение власти бывает порой столь сильным, что, при помощи дневной либо ночной природы, я ощущаю в себе малые, а затем и большие сверхъестественные способности: прежде всего, способность перемещать маленькие предметы силой мысли, взглядом или указанием пальца: взлет предмета, остановка потока либо ускорение событий, затмение света или, наоборот, выход какого-либо зверя из норы.
Благодаря хорошей памяти я вскоре открываю для себя ход и пространство истории: датировка фактов, по меньшей мере, христианской эры - чуть позже античность, с той же меньшей мерой, но мне помогают поэзия, трагедия и риторика.
28 ноября 1947 года генерал Леклерк погибает в авиакатастрофе на юго-востоке Алжира: когда по радио, все так же стоящему на кроватной полке, сообщают о его смерти, наша мать сдавленно вскрикивает и встает из-за стола, за которым мы ужинаем. Мы увидим ее лишь сутки спустя. После завтрака мы поднимаемся в школу, где нам объясняют, какого героя Франция потеряла, - а История обрела.
* * *
В эти первые четверти начальной школы обрисовывается польская история ее семьи, подготовленная рассказами матери в моем раннем детстве. Мы живем уже в своей квартире, с ориентирами: безделушки, обои, книги из Польши, несколько полотен польской романтической и постромантической школы, драматических либо жанровых. В гостиной, где мы проводим больше времени после окончания войны и восстановления отопления: на большой картине, метр в длину и шестьдесят сантиметров в высоту, в красивой позолоченной раме, отец - вероятно, крестьянин - держит за руку маленькую дочь в косынке, девочка шагает, слегка наклонив голову, по снегу, сквозь метель, на заднем плане деревня с низенькими избами. Отец, с усами, в меховой шубе, сжимает в руке какой-то кувшин, а малышка - немного еды или посуду, завязанную в косынку либо в белье. Эта картина висит на большом гобелене с Татрами, к которому прикреплены пестрые деревянные и матерчатые фигурки, крестьяне на лыжах и т. п.
На стене напротив, за фортепьяно «плейель»,- где наши сестры играют Скарлатти, Моцарта, Черни, Бетховена, Шумана, - большой портрет нашей бабки Анжель, кисти парижского художника-академиста 1910-х годов, понизу картины гербы ее семьи, пожалованной в начале XVII столетия дворянством.
Справа библиотека моей матери. Среди книг: «Война и мир», «Братья Карамазовы», «Русский роман» Эжена Мельхиора де Вогюэ
[75]
и поэтические произведения Адама Мицкевича.
На подносе квадратный брикет угля из челядзьских копей, напоминающий Каабу, впоследствии я часто смотрю на него во время первых конфликтов с отцом.
Теперь История проясняется: мой дед по материнской линии, Виктор Вианне, недавно умерший в своем доме в Сен-Жан-де-Бурне, по отцу и деду приходится родственником св. Жану Мари Вианне, кюре из Арса
[76]
, чья статуя высится во всех католических церквях Франции, да и всего мира, он вступает в сношения с дьяволом - своим «Багром» - и раскрывает самые сокровенные тайны всех исповедующихся. У меня уже полно секретов, и не хотелось бы повстречать его на своем пути.
Когда его отец-ювелир разоряется в Лионе, - он умирает потом от холеры в Каире, где связан с аферой, в которой одно время участвует Артюр Рембо, - мой дед сам оплачивает учебу и становится горным инженером. Его парижская компания отправляет его инженером в Челядзь, что в каменноугольном бассейне Катовице под Краковом, в 1906 году он женится там на дочери директора, Анжель Тезенас дю Монсель и после смерти тестя становится генеральным директором горнопромышленного бассейна.
Усердный и заботливый католик, вдобавок к административным и техническим сооружениям, он еще до Первой мировой войны строит - это во всех подробностях демонстрируют фотоальбомы, что я тогда часто смотрю, - дома для рабочих, служащих, инженеров, школы, благотворительные учреждения, церкви, одна из которых, подземная, вырытая самими горняками, названа именем св. Анжель, в честь нашей бабки.
Наша мать рождается в 1907 году, в большом директорском доме, окруженном обширным парком с высокими стенами, за которыми зимними ночами воют волки. В войну 1914 года всю семью репатриируют во Францию, и наш сорокапятилетний дед сражается на фронте в Эпарже при Вердене, под командованием Филиппа Петена. После войны все возвращаются в Польшу.
Наша бабка умирает через пару дней после рождения своего последнего ребенка, Юбера, в Сен-Жан-де-Бурне. Наша семнадцатилетняя мать растит всех своих братьев и сестер вместе со своим отцом, который немедля, ввиду своего высокого положения, вынужден вмешаться в экономическую политику Польши и прибрежных областей. До 1914 года Польша еще принадлежит России; после войны и провозглашения новой Польши внутренние и внешние неурядицы, национальный вопрос, беспрестанная политическая агитация и русско-польская война осложняют его работу, и в 1930 году он возвращается в Париж.
Республиканец по долгу службы, он восхищается Пуанкаре
[77]
; в какой мере поддерживает он действия маршала Пилсудского
[78]
в Польше?
Он бегло говорит по-польски, по-русски. Говоря по-немецки еще с коллежа, зная наизусть целые сцены из пьес Шиллера и различая на слух региональные диалекты немецкого языка, он все же подозрительно относится к военно-промышленной политике Германии и полагает, что ее следует ослабить, дабы в Европе воцарился мир. Однако он доверяет Лиге Наций
[79]
и версальскому «новому европейскому порядку»
[80]
. Как он представляет себе новую войну с врагом своего детства и зрелости?
