Сложившийся в обществе взгляд на битников прослеживается и в письме отца Аллена Гинсберга, который тоже был поэтом. Он писал сыну: «вся ваша неистовая, бунтарская брань ни на йоту меня не затронула. Вы ведете себя безответственно, и это отталкивает».
Ферлингетти на пороге битнического магазина «Сити лайтс»
Одним из немногих интеллектуалов, поддерживающих битников, был Норман Мэйлер, хотя с такими друзьями и врагов не надо. В 1957 году Мэйлер опубликовал эссе «Белый негр». Чтобы описать социальные изменения среди молодого поколения, он использовал выдуманное им слово «хипстер». «Есть хипстеры и есть «цивилы» — писал Мэйлер. — Одни бунтуют, другие — приспосабливаются. Одни — первопроходцы американской ночной жизни, другие — мещане, попавшие в ловушку тоталитарного общества и волей-неволей обреченные приспосабливаться, если хотят преуспеть».
«Хипстеры, — писал Мэйлер, — люди, осознавшие центральную роль смерти в современной жизни». В пятидесятые годы смерть ассоциировалась с концентрационными лагерями (насильственная смерть) или водородной бомбой (что подразумевало смерть человечества как вида). И в результате хипстеры решили «отказаться» непосредственно от общества, «повинуясь своим бунтарским стремлениям, оторваться от корней и пуститься в странствия». Но согласно Мэйлеру, эти бунтарские стремления не нацелены на познание Бога, что отличало их от поисков Гинсберга и Керуака. Мэйлер призывал культивировать психопатию (что особенно ужаснуло битников), поскольку он считал, что психопатия — это очень подходящий образ действия для Америки. «Сумасшедший убивает, — писал он, — по необходимости, ему нужно сбросить агрессию. Иначе, если он не сможет высвободить ненависть, то не сможет и нормально жить дальше. Ему придется, ненавидя себя за трусость, влачить жалкое существование».
Несмотря на то что в эссе Мэйлера было немало умных мыслей, в нем слишком много говорилось о психопатии, что показалось битникам глупым и, кроме того, не по делу. Лучшей защитой здесь, конечно, было бы нападение. Термин «психопат» в пятидесятые был популярен, но не вполне ясен. Психопатия была расхожим диагнозом, который свободно ставили всем, кто не подпадал ни под понятие нормального, ни под известные синдромы. То есть само определение было достаточно неопределенно. Согласно психологическому словарю, психопатом считался любой эгоцентрический, импульсивный, асоциальный человек — определение, одинаково применимое как к любому эксцентричному англичанину, так и к поэту-битнику. И едва ли все эти люди заслуживали этого неприятного ярлыка.
Ключевым словом здесь было, вероятно, «асоциальный», нарушающий интересы общества. Психопаты представляли опасность для социума. В этом смысле битники последовательно и вызывающе нарушали один из пунктов американского «общественного договора» — они курили марихуану. И даже то, что это каралось тридцатью годами тюрьмы, не удерживало их от этой пагубной привычки, вреднейшие последствия которой были общеизвестны. Человек, покурив марихуану, может превратиться в бешеного убийцу; он становится способен даже изнасиловать сестру или зарубить топором собственных родителей.
Репутация марихуаны как «растения-убийцы» сложилась в результате одной из самых успешных рекламных кампаний двадцатого столетия. Она началась в середине тридцатых годов, когда на Мэдисон-авеню еще только учились, как управлять людьми. Главным копирайтером этой кампании против марихуаны был Гарри Эйнслинджер, тогдашний новый специальный уполномоченный Управления по наркотикам. Эйнслинджер, подобно большинству бюрократов, искал проблему, которая сможет позволить ему увеличить бюджет и поднять престиж своего управления. Он остановился на марихуане, довольно безвредном дикорастущем сорняке, распространенном в то время почти повсюду. Чтобы представить марихуану наркотиком, представляющим страшную опасность для общества, Эйнслинджер использовал ту же самую стратегию, которая использовалась и в походе против героина двадцатью годами ранее. Сначала он связал ее использование с этническими меньшинствами, поток которых шел в Америку через Тихий океан — иммигранты не только разбавляли белую кровь, но они еще и привезли с собой опаснейшую привычку употреблять наркотики, распространяющуюся словно рак среди провинциальной молодежи. Затем он заявил, что марихуана являлась причиной множества преступлений, — такой же чести раньше удостоился героин. В Новом Орлеане, например, 60 процентов преступлений приписывались курильщикам марихуаны, которые, «покурив для храбрости, расстреливали полицию, банковских служащих и случайных свидетелей».
Эйнслинджер собирал ужасные рассказы про марихуану (в большинстве своем неподтвержденные) и впоследствии делился ими с услужливыми репортерами. Но самые волнующие примеры он придерживал для своих книг и статей, наиболее известной из которых была его журнальная статьи «Марихуана: убийца молодежи».
Хотя утверждения и цифры, приводимые Эйнслинджером, были абсолютной фикцией, Конгресс в 1937 году поспешно принял «Акт налогообложения марихуаны», и Cannabis sativa присоединилась к героину в ряду опаснейших наркотиков (часто распространяемых коммунистами и другими врагами нации). Наиболее серьезная попытка проверить заявления Эйнслиндже-ра произошла в 1944 году, когда мэр Нью-Йорка, Фиорелло Ла Гуардиа, попросил нью-йоркскую медицинскую академию взвесить все «за» и «против» в проблеме марихуаны. Результаты, полученные медиками, противоречили Эйнслинджеру почти во всем. Однако их немедленно осудили не только бюрократы от закона, но и собственная медицинская бюрократия. «Общественным должностным лицам надлежит игнорировать это ненаучное, некритическое исследование, — настаивала Американская медицинская ассоциация, — и продолжать расценивать марихуану как представляющую угрозу обществу».
Как и в случаях с другими наркотиками, даже научное сообщество, находящееся поддавлением общепринятой морали, было вынуждено идти на компромисс с истиной.
Очень немногие из критиков поняли, что те битники, которых они осуждали, давно уже стали прошлым. Ушли вместе с послевоенными годами и правлением Трумэна. Интересно, что на пике своей известности битники уже сильно изменились и стали теми людьми, которых в следующем поколении назовут хиппи. Но мало кто замечал эти изменения, рассуждая о плохой поэзии и грязных ногах. Пишущий для «Плейбоя» Герб Голд, который считался специалистом по битникам просто потому, что он жил в Сан-Франциско, напоминал читателям о строчках Уильяма Йитса (еще одного писателя девятнадцатого века, который думал, что Homo sapiens все еще находится в процессе эволюции):
И что за зверь, чей пробил темный час,
Плетется в Вифлеем, чтобы родиться там?
«Может быть, Йитс писал именно о битниках? — вопрошал Голд, — Когда Йитс смотрел в будущее, в поисках некого чудовищного спасителя, появившегося эволюционным путем из животного мира, он явно не имел в виду Джеймса Дина. Возможно, как они сами утверждают, снятие ограничений на чувства может привести к новому уровню искренности. Возможно, рожденные ползать когда-нибудь и смогут научиться летать. Но, господи, как же это будет странно выглядеть!»
