Лири поначалу отказывался пробовать ЛСД. Он был слишком занят и озабочен трудностями с программой псилоцибина, его беспокоило все возраставшее критическое отношение к нему на факультете. Несмотря на настойчивые уверения Холлингсхеда, что сравнивать псилоцибин с ЛСД, это все равно, что сравнивать домашнего котенка со львом, Тим оставался в уверенности, что нет особой разницы между тем и другим. И только когда в гости к нему нагрянули Фло Фергюсон и Мэйнард и согласились попробовать ЛСД вместе с Холлингсхедом, Лири удалось уговорить.
«Ты должен это попробовать», — прошептала Фло. И он согласился. То, что последовало затем, было самым сильным переживанием в его жизни.
Мецнер забежал к нему на следующий день и был потрясен. Он едва узнал Тима. Тот имел «бледный взор, какой бывает у тех, кто видел слишком много» и все время бормотал что-то о «пластиковом кукольном мире» и о «полной смерти эго». Тим следовал как тень за Холлингсхедом, напоминая гусят после имприн-тинга, описываемых Конрадом Лоренцом.
[84]
«Мы теряем Тимоти, — предостерег всех Альперт. — ЛСД лучше не трогать». Однако Лири вскоре сумел вернуться в норму. «Ого!» — сказал он.
Если псилоцибин приводил к вселенской любви, то ЛСД приводил к смерти и перерождению, и это быстро изменило дружелюбный настрой, который сплачивал прежде членов программы изучения псилоцибина. Все начали принимать крутые дозы и уходить в индивидуальные путешествия, которые другие не могли с ними разделить. Разрушилось чувство общности.
«Мы стали высокомерными, мы свысока смотрели вокруг, мы присутствовали и отсутствовали, — вспоминал Кан. — Мы начали смотреть на людей, которые не имеют «опыта» так, будто они были низшими существами по сравнению с нами. На всех вечеринках, куда мы ходили, были "те, кто попробовал ЛСД" и "те, кто не попробовал". И мы собирались в свои отдельные группки, где обменивались шутками насчет пребывания «там» и не принимали в свой круг других, кто пытался к нам присоединиться».
Альперт, в частности, совершенно не приветствовал вторжения ЛСД. С псилоцибином все было ясно, после почти года работы они уже были способны создать достаточно четкую, хорошо работающую модель того, что происходит в этих путешествиях, путешествия «за пределы» стали почти обыденным делом. Но ЛСД спутал все карты. ЛСД вновь возвращал все к первоначальному хаосу. Это было слишком! Не было никакой возможности втиснуть то, что происходило после приемов ЛСД, в уже наработанные модели с псилоцибином.
Все это заставляло его нервничать. Конечно, не исключено — это часто бывает с психологами, — что подсознательно Альперт подозревал, что если он сам соблазнится на ЛСД, то прощай Гарвард, прощай Нобелевская премия и, возможно, прощай и сам Дик Альперт.
Однако Тим сумел его уговорить. «Какие новые горизонты, — увлеченно восклицал он, — самый замечательный способ прочистить подкорку!»
На самом деле, если кто и символизировал результат действия ЛСД, так это был Майкл Холлингсхед. За несколько недель Холлингсхед приобрел в доме Тима почти такой же статус, как Альперт. Мецнер же чувствовал, что его присутствие действует разрушающе на их сплоченную группу, так как Холлингсхед имел привычку подшучивать над духовностью. Вести сеанс с Холлингсхедом было опасно — он любил воздействовать на ситуацию. Наблюдая за Холлингсхедом, Мецнер впервые осознал, что психоделики не обязательно превращают людей в святых или мудрецов. Когда же он пытался протестовать против ухваток Хол-лингсхеда, тот отвечал со столь обезоруживающей дружелюбной усмешкой, что ему невозможно было противостоять. Холлингсхед пользовался полным доверием со стороны Лири, поскольку тот, пережив совершенно потрясший его опыт, решил, что Холлингсхед является посланником высших сил и был послан на землю с тем, чтобы вывести его, Тима, на истинный путь.
Тут встает один довольно сложный вопрос, на который нет однозначного ответа. А именно — когда же Лири стал считать себя пророком? В какой момент началась игра в гуру? Где начало того пути, что приведет впоследствии к «Первосвященнику»? Лири, естественно, всегда отрицал такие претензии со своей стороны. На публике он высмеивал предположение о том, что является божественным избранником. Вот над чем Тим бы «смеялся и смеялся, — уверяет Кан, — он никогда ни на секунду не считал себя гуру». Однако у Мецнера было другое мнение на этот счет: «Я знаю, что бессознательно, еще в самом начале нашей работы, он считал себя пророком. А усилившиеся со временем нападки на него со стороны властей и прессы лишь утвердили его в этом неосознанном предположении, потому что он полагал, что пророк всегда остается не понят современниками». И эта пророческая миссия становилась все более высокодуховной.
Если псилоцибин ослабил те установки, что Лири именовал «игрой Тима Лири», то ЛСД, приведший к «онтологической конфронтации», от которой, по словам, Лири он так «никогда и не оправился», просто смел начисто прежние социальные ролевые игры. И хотя прошли годы, прежде чем Тим смог без дрожи говорить о слове Божьем — давили детские воспоминания о тете Дуду, — однако понимание того, например, почему Гинсберг и Уоттс предпочитают играть не в «научные», а в «духовные» игры, пришло очень скоро.
Весной 1962 года Лири глубоко погрузился в изучение тантрического буддизма. В тот же самый период молодой психолог Стэн Криппнер приехал к нему за псилоцибином. Предположительно тогда были в разгаре переговоры Тима с Гарвардом, ФДА и государственным Управлением по наркотикам относительно будущего программы изучения псилоцибина. Однако, хотя он вернул Дане Фэрнсворту все имевшиеся у него запасы наркотика, он сумел где-то добыть псилоцибин для Криппнера, сообщив тому: «Вы как раз относитесь к тому типу людей, которым, как мы думаем, нужен этот опыт».
Позже, когда Криппнер смог прийти в себя после своего головокружительного визита в Гарвард (самым ярким переживанием во время сеанса было то, что впоследствии оказалось провидческим — под псилоцибином он увидел будущее убийство президента Кеннеди), то наиболее запомнившейся ему вещью из реального окружения было сочетание стопок бумаг и книг на столе Лири. Половину стола занимали листы с нарисованными на них особыми концентрическими окружностями — графики и диаграммы, которые Лири популяризовал в своей работе «Общая диагностика личности».
Но когда Криппнер поздравил его с успехом этой книги, Лири только небрежно махнул рукой: «Это допотопная работа». Он подразумевал, что наркотики придают исследованиям совсем другое направление. И хотя он не упомянул, какое именно, но об этом не трудно было догадаться, видя на второй половине стола груды книг по индуизму и буддизму.
Однако книги не могли заменить непосредственный опыт. В начале 1962 года бывший майор ВВС, а ныне индусский монах Фред Свайн посетил дом в Ньютоне. Свайн был членом веданти-стского ашрама в Бостоне. Хотя он не считал, что постижение высшего разума требует обязательно принятия наркотика, но разделил как-то «грибную» ночь с курандерой Гордона Уоссона в холмах за Оаксакой.
