Когда в Гарварде узнали о «чуде в часовне», им стало окончательно ясно, что Лири не собирается подчиняться правилам. Прошел даже слух, что на факультете богословия отвергнут диссертацию Панке. Некоторые требовали немедленного увольнения Уолтера Хьюстона Кларка из Эндовер-Ньютона. Для Лири все это явилось очередным подтверждением того, что он называл «синдромом указательного пальца». Когда человек указывает пальцем на Луну, смотрите ли вы на его палец или на Луну? Гарвард наблюдал за пальцем, Луна их не волновала. О, Боже мой, да как же могли вы дать этим бедным молодым людям опасный наркотик — вот и все, что они могли сказать. Тот факт, что бедные молодые люди прекрасно провели время, а девятеро из них увидели Бога или обнаружили иные подтверждения существования высшей жизни, — совершенно не принимался во внимание.
К черту гарвардскую психологию, хотелось крикнуть Лири, к черту всю вашу буржуазную науку. К черту вашу буржуазную религию! Наркотики, расширяющие сознание, — вот религия будущего XXI века (исследовать сейчас религию без использования наркотиков, это все равно, что вести астрономические наблюдения невооруженным глазом, замечал Тим), и он станет одним из главных новаторов. «Он начал превращаться в мистика и поэта, — вспоминает Уолтер Хьюстон Кларк. — Тим почувствовал себя Прометеем — после того как сам пережил глубокий религиозный опыт, он стал ощущать призвание изменять других». Гарвард стал слишком узок для него, да и академическая наука тоже. Как вспоминает Кан, Тим «хотел уйти из науки. Я сказал ему, как говорил и прежде, и, мне кажется, это все тогда чувствовали: «Куда бы ты ни пошел, я пойду туда же. Иди вперед, и я последую за тобой».
Это было чувство, которое разделяли многие участники программы изучения псилоцибина. Пережитое ими за последние пятнадцать месяцев сделало для них невозможным возврат к обычной психологии, несмотря на предупреждения о том, что они погубят свою профессиональную карьеру, если не откажутся от Лири. Большинство срочно заканчивало свои докторские диссертации, чтобы быть готовыми отправиться вслед за Тимом в Мексику. Тим хотел устроить «ретрит», то есть занятия во время летнего отпуска, но вдалеке от постоянного незримого давления излишне интеллектуальной атмосферы Гарварда. Он хотел найти место для уединенного исследовательского центра, возможно, какую-нибудь заброшенную гостиницу, где они могли бы безо всяких помех со стороны погружаться в Иной Мир сколько душе угодно. Только что вышел в свет роман Хаксли «Остров» — с его созданной в воображении психоделической Утопией, изолированной (и в конечном счете разрушенной) миром функционеров-бюрократов. Тим искал что-то сопоставимое и нашел это в захолустном мексиканском курортном городке Чихуатанейо, в паре часов езды от Акапулько. Это был принадлежащий швейцарским эмигрантам немного обветшавший отель «Каталина» с двадцатью комнатами и свободный все лето.
Лири отправился в Чихуатанейо не сразу. Сначала он поехал в Калифорнию, где прошелся по знакомым. В Лос-Анджелесе он проделывал то же, что ранее Альперт в Нью-Йорке: посещал светские вечеринки и разговаривал с интересующимися людьми, спокойно и обстоятельно обсуждая с ними путешествия в Иной Мир. Однажды после такой вечеринки в его спальню в отеле проскользнула знаменитая Мэрилин Монро и попросила его взять ее с собой тоже. Как говаривал Аллен Гинсберг — и порой Тим готов был с ним согласиться, — бывают моменты, которые возбуждают любого.
Это конечно же было иллюзией. 10 процентов действительно загорались, остальные же начинали впоследствии проявлять беспокойство. И основной причиной их беспокойства было то, что им предстоит принимать ЛСД.
Глава 14. ПОЛИТИКА СОЗНАНИЯ
«Все чертовски быстро изменилось. Внезапно мы оказались заговорщиками, задумавшими навредить людям. Я ощущал себя Галилеем. Мне пришлось оставить практику и отправиться в Европу. И вообще все это было отвратительно».
Так Оскар Дженигер вспоминал, как резко изменилось общественное мнение в 1962 году. ЛСД неожиданно перестал быть невинным лекарством. Он оказался кинжалом, нацеленным в сердце психиатрии, новым талидомидом,
[86]
бомбой замедленного действия, которую мастерили некоторые отщепенцы профессии, психиатры-ренегаты.
«Если хотите знать, именно Лири со товарищи разрушили то, что мы так долго и старательно пытались выстроить».
Позднее Дженигер осуждал именно их. Но в то время никто не знал, где искать виноватых. За исключением некоторых исследователей «лабораторного сумасшествия», которые сильно переживали, что с их работой так обходятся, все шло своим чередом, и даже появлялись новые исследователи.
В больших городах вроде Лос-Анджелеса попробовать ЛСД было не сложнее, чем сходить в кино. Существовало, по крайней мере, две простые возможности. Любой, кто хотел, мог обратиться к врачам, использующим в практике ЛСД. Или — записаться добровольцем в любое научное учреждение, например, в лабораторию Калифорнийского университета. Тельма Мосс представляла собой первый случай. Она была бывшей актрисой, делавшей писательскую карьеру. Мосс услышала по телевизору, как Олдос Хаксли рассказывал об Ином Мире, и это поразило ее до глубины души. Она даже думала отправиться в путешествие в Мексику на поиски волшебных грибов Гордона Уоссона. Затем она познакомилась с Мортимером Хартманом и Артуром Чандлером и, решив сконцентрироваться на решении собственных психологических проблем (она страдала фригидностью), прошла первый из двадцати трех сеансов ЛСД.
Мосс не была новичком, впервые столкнувшимся с психоанализом. Она лечилась не первый год. Но в глубине души она никогда на самом деле не верила в существование подсознательного. В процессе одного из сеансов ей представилось, будто она — безногий нищий, застигнутый врасплох песчаной бурей в пустыне. Сцена прямо из «Копей царя Соломона», за исключением того, что она еще слышала где-то глубоко внутри чей-то голос, прошептавший: «Я умру здесь». В другой раз она ощутила, как внутри нее все взрывается, да с такой силой, что она отбрасывает ее к другой стене. Частично это напоминало состояние, когда человек, обуреваемый эмоциями, чувствует их каждой клеточкой тела. Только в тот раз это ощущалось «гораздо резче и грубее» (это может быть интересно для тех, кто изучает кундали-ни).
«Что это было?» — крикнула он терапевту, который наконец ввел ей транквилизатор.
Мосс никогда точно не знала, куда ее занесет после очередного приема ЛСД. «Истина и ложь, абсурд и духовные прозрения — когда принимаешь психоделики, все это смешивается в одну кучу, — писала она. — Пытаясь разделить их и выяснить, где что, я приходила на следующий сеанс, затем еще и еще — не теряя надежды, что уж на следующий раз я точно пойму, где правда». Но этого не происходило. Зато то, что происходило, казалось настолько невероятным, что она даже стала это записывать.
