Его собственная книга получила рабочее название «Зоопарк». В ней уже чувствовался характерный стиль Кизи. Сюжет строится на том, что сын бывшего наездника родео, а теперь фермера, разводящего кур, приезжает в Норт-Бич. Он самостоятелен и полон идей вроде «не-зависеть-ни-от-кого-кроме-себя» и других подобного рода ценностей, завещанных Фредом Кизи сыну. Напряжение в сюжете достигается противоречиями между этим наследием и примитивными общественными устоями Норт-Бич.
Хотя в 1959 году «Зоопарк» получил двухтысячедолларовую премию Сакстона, нью-йоркские издательства ее отвергли. Однако растущей известности Кизи это ничуть не повредило. Как Керуак или ранее Хемингуэй, он понимал, что добьется успеха, но это ничуть не заглушало в нем неутомимой жажды достичь вершин мастерства. Общество Перри-Лейн, казавшееся ему таким необычным и привлекательным еще пару лет назад, теперь уже не вполне удовлетворяло его. «Я уютно устроился здесь, нашел себе удобную нишу, и здесь есть почти все, чего я хочу, и бросать все это неохота, — писал Кизи другу. — Но доходы мои уплывают с такой же скоростью, с какой я узнаю что-то новое».
Лучшего друга Кизи по писательскому семинару, Кена Бэб-бса, прямо с семинара забрали во флот. Если бы не борцовские травмы, та же участь могла бы грозить и Кизи. «Боюсь, что мне приходится на службе учиться многим вещам, — писал Бэббс. — И очень неприятным. Например, бриться каждый день. Или величать «сэрами» всяких козлов, которым обычно я бы просто дал по яйцам. И ежедневно работать». Кизи в ответ писал: «Сбегай оттуда, и, даю слово, мы сразу уедем в Мексику и всех надуем. Через неделю! Завтра! Не связывайся с этими идиотами!»
Кизи жаждал перемен, возможности сменить атмосферу. И вскоре это его желание было вознаграждено.
Том Вулф писал, что Лауэлл был похож на «венского аналитика или, по крайней мере, на современного калифорнийского парня, занимающегося тем же». Именно Лауэлл впервые познакомил с марихуаной Дика Альперта, когда тот работал в Стенфорде. Лауэлл всегда интересовался новейшими исследованиями психологии, так что когда он узнал, что в больницу для ветеранов в Менло-Парк требуются добровольцы для испытания психомиметиков, он сразу же предложил Кизи устроиться туда. Платили по двести долларов за сеанс.
Экспериментами в Менло-Парк руководил доктор Лео Хол-листер — человек, представляющий из себя более современный вариант исследователей «лабораторного сумасшествия». Холли-стер с презрением относился к большей части психоделических и психолитических программ и был, вероятно, одним из самых ярых местных критиков Фонда Столяроффа. Он также участвовал в программе ЦРУ «МК-УЛЬТРА».
Первым наркотиком, который дал Кизи доктор Холлистер, был псилоцибин. Сначала тот ничего не чувствовал. Затем произошло следующее: за окном больницы стоял клен и на него забралась белка. И он не просто услышал топот маленьких ножек — этот звук молотом отдавался у него в ушах. Словно кто-то взялся за регулятор громкости ощущений и включил его на полную мощность. Это было, безусловно, необычно, но приятно. Это было бы просто замечательно, если бы доктор не подсовывал ему разные тесты и не задавал странных вопросов, вроде: «Вы можете сложить в столбик эти цифры? Как у вас с ощущением времени? Можете сказать, когда, по вашему мнению, пройдет минута?»
Отвечать было сложно — Кизи, смотря на собеседника, осознавал, что смотрит прямо внутрь него, — он видел, как бешено работает нервная система, как возбужденно подергиваются синапсы, когда по нервам передается новая информация. Галлюцинации? Возможно. Но сконцентрироваться все равно чертовски трудно.
Кизи попробовал ЛСД, суперамфетамин ИТ-290 и дитран — синтезированную белладонну. Кизи догадался, что это был дитран, потому что сначала волоски на одеяле превратились в поле непроходимых колючек, а затем его просто вырвало. Как он позже говорил Гордону Лишу, дитран оказался «мерзким веществом», с помощью которого можно было «показать хнычущим невротикам, что бывает и гораздо хуже».
Но другие наркотики, в частности псилоцибин и ЛСД, вызывали прекрасные ощущения. «Я неожиданно менялся и оказывался наедине со всем миром. И при этом, изменяясь, я смотрел на мир абсолютно под другими углами зрения. Словно очутился в ином измерении». Такое множество различных восприятий для начинающего писателя казалось очень полезным делом.
С середины лета Кизи устроился в больницу для ветеранов ассистентом. Он работал в ночную смену, с полуночи до восьми.
В это время больница пустела, а кабинет, в котором хранились наркотики-психомиметики, оставался открытым. Каждый, кто хотел поэкспериментировать, — пожалуйста. Однажды он перебрал мескалина и «провел ночь, усиленно драя шваброй пол, чтобы, если случайно зайдет сестра, она не увидела моих расширенных, раз в двенадцать больше обычного, зрачков. Остаток ночи я горячо беседовал с большой сучковатой сосновой дверью соседнего кабинета. Под конец я провел мелом между нами на полу широкую линию. «Ты, пучеглазая суья дочка, останешься с той стороны, а я — с этой!»
Повседневная работа была приятной — мести полы, болтать с сиделками, трепаться с сумасшедшими маньяками-пациентами, экспериментировать с наркотиками. Администрация разрешила ему принести в палату печатную машинку. Сначала он думал, что будет редактировать здесь «Зоопарк», но получилось так, что он в основном печатал различные истории из жизни больницы, длинные прозаические отрывки, которые выходили из-под его пера «легче, чем все, что он писал в жизни».
Автобус «Веселых проказников»
После двух лет интенсивных литературных занятий Кизи случайно обнаружил, что психушка является чудесным метафорическим образом Америки пятидесятых годов. Здесь стандартные правила социальных игр упрощались и становились явными: либо подчиняйся правилам, либо тебя это заставят сделать — с помощью наркотиков или электрошоковой терапии. Здесь не оставалось места для уверенности в себе или оригинальности. Даже если кто взбунтуется, это ничего не могло изменить, потому что Комбинат (так Кизи называл политику приспособленчества и подчинения правилам, которая пронизывала весь окружающий мир) был невидимым и безличным, творящим свои дела через множество усердных, но ничего на самом деле не понимающих исполнителей, таких, например, как Старшая сестра.
Развязный мужик Рэндл П. Макмерфи попадает в психушку единственно ради того, чтобы избежать тюрьмы. Он бродячий лесоруб, часто подрабатывающий разнорабочим, и у него прекрасно подвешен язык. Он классический лидер-агитатор, и его энергия быстро разгоняет наркотический ступор остальных больных. Но в конце концов Комбинат побеждает Макмерфи — ему делают лоботомию. Тем не менее его поражение пробуждает его последователей, в частности Вождя Швабру, огромного индейца-шизофреника, от лица которого ведется повествование. На последних страницах Вождь бежит из больницы на волю. Кизи решил назвать книгу «Пролетая над гнездом кукушки».
Если Рэндл П. Макмерфи — довольно типичный для произведений Кизи характер, то Вождь Швабра уникален. Для Кизи фигура Вождя оказалась недостающим кусочком мозаики, позволившим связать реалистичный рассказ с причудливыми фантазиями, являвшимися ему ночами экспериментов. Вождь Швабра стал его музой, он явился Кизи в разгаре очередного мескалинового бреда.
