– Я понимаю, сэр, – терпеливо поддакнул Питт. – Лучший способ найти свидетелей, которые что-то видели, – расспросить завсегдатаев этих мест. Нам едва ли удастся найти прохожих, случайно заглянувших в парк в это время ночи, если только они сами к нам не явятся. Но тот, кто всегда бывает в данное время в парке, будет там и сегодня.
– Да, да, конечно, – согласился Фарнсуорт, который никак не мог успокоиться. Он сидел в той же неудобной позе, подавшись вперед. – Что еще? Этого пока недостаточно. Не думаю, что свидетели видели что-либо, могущее нам помочь. Убийца – личность явно ненормальная, извращенная, но это не означает, что он дурак. Вы должны превзойти самого себя, Питт, и сделать больше, чем делаете сейчас. – Голос его окреп и стал резким. – Абелин тоже надеялся схватить Потрошителя, и вы сами знаете, чем это для него закончилось.
– Он делал все возможное, сэр, – защитил коллегу Питт. Он не знал старшего инспектора Абелина лично, но уважал его за то, что тот делал почти невозможное для того, чтобы поймать убийцу.
– Вам следует работать не покладая рук, черт побери, Питт. – Фарнсуорт сердито уставился на него. – Более того, если вы дорожите своим креслом и намерены усидеть в нем, мы должны поймать его.
– Мои люди заняты сейчас поиском тех мест, где могли быть совершены эти убийства, – сообщил Томас.
Фарнсуорт вел себя неразумно. Хотя Питт понимал его состояние, но осуждал страх и растерянность, которые определяли его поведение. Томас изо всех сил старался не выдать свой гнев. Он терпеть не мог таких ситуаций. Последнее дело для начальника ставить подчиненного в такое положение, когда тот не может ни защитить свое профессиональное достоинство, ни ответить должным образом на оскорбления. Теперь, когда у него самого власть в руках, он никогда не позволит себе этого, даже в отношении Телмана, как бы тот ни провоцировал его.
Видимо, он раздражает Фарнсуорта, подумал Питт.
– Что вы хотите этим сказать? – требовательно спросил его помощник комиссара, впившись в Томаса взглядом. – Разве его убили не там, где нашли? Откуда у вас такие подозрения?
– Не было крови, – ответил Питт. – Сейчас мы не знаем, было ли это в парке или в каком-то другом месте. А это означает, что искать надо везде.
Фарнсуорт вскочил и зашагал по кабинету.
– А как же Уинтроп? Разве он не был убит в лодке? Вы сами это сказали.
– Да, когда он свесил голову через борт. Мы не можем это доказать, но это наиболее вероятно.
Фарнсуорт резко остановился.
– Почему вы так считаете?
– Потому, что борт лодки имеет свежую зарубку, какую может оставить только топор или что-то похожее на него, – пояснил Питт. – На подошвах ботинок убитого были травинки от свежескошенной травы, одежда осталась сухой, а отрубленная голова побывала в воде.
– Хорошо. Это уже нечто конкретное. Значит, Уинтроп был убит в лодке, а где был убит Арледж, пока неизвестно… Я все же продолжаю думать, что здесь замешана проститутка. Вам следует вызвать в участок всех, кто работает в этом секторе парка. Только не говорите мне, что их там несколько сотен. Мне известно, что на весь Лондон их более восьмидесяти тысяч. Одна из них, возможно, что-нибудь видела и даже знает этого маньяка. Сделайте это, Питт.
– Слушаюсь, сэр, – быстро ответил Томас.
Эта мысль показалась ему вполне разумной. Связь убитых с проститутками представлялась вполне вероятной. У каждой продажной женщины в парке есть свой участок. Если придется опрашивать проституток, то их число будет не так уж велико. Уинтроп направился вечером в парк, вполне возможно, с известной ему целью, заранее подготовившись к встрече. Вот и ответ на, казалось бы, безнадежный вопрос, почему он оказался с кем-то в прогулочной лодке. Возможно, женщина потребовала этого в награду за услуги, а Уинтроп ничего не заподозрил. Он был моряком, и затея могла показаться ему даже забавной.
– Итак, – продолжал Фарнсуот. – Что дальше? Что мы скажем газетчикам? Не можем же мы сообщить им, что подозреваем капитана Уинтропа в том, что он наведывался к проституткам в парке? Помимо других неприятностей, нам еще пригрозят судом за клевету. Старый лорд Уинтроп уже пожаловался министру внутренних дел на медлительность расследования.
– Газетам можно сказать, что помощник комиссара городской полиции дал исчерпывающие указания, которые неукоснительно исполняются, и что он держит ситуацию под контролем, – предложил Питт. – Пусть газетчики сами домысливают, что это за указания. А вы будете утверждать, что не вправе разглашать сведения, пока не собраны все доказательства, во избежание необоснованных обвинений.
Фарнсуорт уставился на него, гадая, иронизирует ли он или говорит серьезно.
Но Томасу не пришлось объясняться, ибо в дверь постучали. Вошел констебль Бейли, высокий, с печальным лицом, имевший привычку сосать мятные леденцы. Он с опаской посмотрел на Фарнсуорта.
– В чем дело, Бейли? – спросил Питт.
– Мы узнали, кто такой бедолага Арледж, – доложил констебль, поворачиваясь то к Питту, то к Фарнсуорту.
Оба закидали его вопросами, но он предпочел отвечать именно Питту.
– Он музыкант, сэр. Дирижировал иногда небольшими оркестрами, общался с такой же публикой. Был хорошо известен в своих кругах.
– Вы быстро справились, констебль, – Питт внимательно посмотрел на него. – Как это вам удалось?
Бейли покраснел от похвалы.
– С помощью его жены, сэр. Когда он не пришел вечером домой, утром она поняла, что дело неладно. А тут в газетах появились сообщения о найденном теле. Она испугалась и послала за нами. Местный постовой знал уже, что это ее муж. Ее зовут Далси Арледж. Бедняжка.
Фарнсуорт снова сидел прямо в своем кресле.
– Что еще? Что из себя представляет эта миссис Арледж? Где они живут? Чем он занимался, кроме музыки? У него, должно быть, водились деньги?
– Не знаю, сэр, но среди своих он пользовался известностью. Говорят, что он был хорошим дирижером. А миссис Арледж выглядит как настоящая леди, вежлива и имеет манеры, хорошо одета, хотя еще не в трауре, конечно.
– Сколько ей лет, по-вашему? – продолжал расспрашивать Фарнсуорт.
– Трудно сказать, сэр… она же леди…
– Хватит дурака валять. Не можешь сказать примерно, сколько леди лет? Ты же не перед другой леди открываешь эту страшную тайну, – нетерпеливо сказал Фарнсуорт. – Сорок? Пятьдесят? Сколько?
– Скорее сорок, сэр. Но она все еще очень хороша. У нее такое лицо, что, увидев, не забудешь, сэр, если вы понимаете, что я хочу сказать…
– Понятия не имею, что ты хочешь сказать! – рявкнул Фарнсуорт.
Констебль еще пуще покраснел.
– Вы хотели сказать, Бейли, что у нее скорее приятное лицо, чем красивое? – попробовал поправить его Питт. – Что оно становится тем приятнее, чем больше ты узнаешь этого человека, а не наоборот, не так ли, Бейли?
