Не дождавшись прибытия Атаманской бригады, я 4 октября выступил по направлению к хутору Головскому через хутора Орловский и Скоровский. Полковнику Егорову послал приказание следовать за мною и присоединиться в пути.
На походе было получено от генерала Сутулова сообщение, что Атаманская конная бригада им отправлена на присоединение ко мне, но что предварительно он дал ей задание по пути ликвидировать красных, занимавших хутор, что к северо-западу от Улановских хуторов. Атаманцы целый день потеряли, несколько раз атаковывая хутор, но неудачно, ибо красные оказывали упорное сопротивление; этого генерал Сутулов, по-видимому, не учел, но что, конечно, надо было ожидать. Неудачное распоряжение генерала Сутулова имело неприятные последствия: мы разменялись на мелочи и вместо удара по красным пятью полками я располагал только двумя.
Продолжая движение, бригада у хутора Скоровского натолкнулась на сопротивление. В хуторе находился красный конный полк, охранявший правый фланг неприятельской пехоты, занимавшей позицию в песках к югу от хутора Скоровского. В бинокль легко можно было определить численность пехоты — около 800 человек. После краткой перестрелки, красная конница отступила, оставив два пулемета и несколько убитых. Не задерживаясь и не вступая в бой с пехотой, рассчитывая забрать ее на обратном пути ударом в тыл, бригада, продолжая теснить красную конницу, заняла хутор Кривский и стала заходить в тыл хутору Головскому. В перестрелке у хутора Кривского был ранен оперативный адъютант штаба бригады есаул Игумнов.
Находившаяся в районе хутора Головского многочисленная красная конница с артиллерией оказывала энергичное сопротивление, переходя местами в контратаки, но до решительных действий дело не доходило: развернувшись, кавалерия противника с криками «ура!» бросалась на нашу бригаду, но также внезапно останавливалась и уходила назад, преследуемая нашими сотнями. Бой имел нерешительный характер, и красные медленно отходили, держась на почтительном расстоянии. День клонился к вечеру. Наблюдая и руководя боем, я отдал распоряжение начальнику штаба, написать приказание полкам — прекратить преследование и с наступлением темноты отойти на ночлег. Ординарцы поскакали по своим полкам, развозя приказание. В резерве у меня находились две сотни 29-го Конного полка. Сотни только что возвратились после атаки на показавшуюся на нашем левом фланге конницу. Солнце село. До сумерек оставалось несколько минуть. В это время с наблюдательного поста прискакал казак с донесением, что большая колонна красной конницы на рысях двигается по Паниной балке, головные части ее уже показались из балки и направляются на нас.
Брошенные навстречу две резервных сотни под командой есаула Акимова наметом понеслись на противника. Когда сотни поднялись на курган, я заметил замедление аллюра и как бы некоторое колебание; схватив конвойную полусотню, я карьером присоединился к атакующим сотням. В это же время со стороны Паниной балки к кургану навстречу нам неслись галопом, развернутым фронтом, три эскадрона красных, а четвертый направлялся во фланг, в обход нашим атакующим сотням. Еще одна, две минуты и наши сотни смешались с большевиками. Произошла жестокая схватка: шум, ругань, стрельба, лязг оружия… Сколько времени продолжалась схватка, я не могу дать себе отчета. Забыта всякая осторожность, чувство самосохранения отошло куда-то далеко, остались только злоба, страсть к уничтожению и желание помериться силами. Все смешалось вместе в кровавой сече. В наступивших как-то сразу сумерках красных можно было отличить от своих лишь по инстинкту и по большим папахам и башлыкам. То, что так ярко изображается на лубочных картинках, повторилось на деле. В огне общей свалки что-то мгновенно блеснуло у меня в глазах, как бы большая искра или огненный шар, и я получил сабельный удар в голову; благодаря фуражке череп остался цел, отвалилась лишь часть кожи головы, закрыв правый глаз и обнажив череп. Правой рукой с висевшей на ней на темляке окровавленной шашкой я старался поднять нависшую на лицо кожу и освободить залитый кровью глаз. Первая мысль была: упаду ли с коня или нет, если упаду, успею ли застрелиться? И как ни странно, тут же другая мысль: это мы их, мерзавцев, научили рубить!
В это время два казака подхватили меня под руки, и перед моими глазами мелькнула красочная фигура доблестного есаула Акимова с шашкой в зубах и револьвером в руке. Добрый конь несколькими прыжками вынес меня из общей свалки. Все произошло очень быстро, как бы в одно мгновенье. Рукав, перчатка, разрубленный погон и плечо насквозь были пропитаны кровью. На ходу мне была сделана перевязка — индивидуальный пакет нашел свое применение, и через 15 минут на перевязочном пункте у хутора Орловского фельдшер мне промыл и зашил рану.
Дальше хутора Кривского красные не продвинулись; эскадрон, заходивший в тыл и фланг, завяз в болотах, лежащих непосредственно к северу от хутора Кривского, а выходившие из боя наши части заняли позицию у хутора Кривского и встретили красных пулеметным огнем. На ночлег бригада расположилась в хуторах Большом и Малом Улановских и Орловском.
В этом бою около 50 человек с обеих сторон было ранено и убито. В продолжение целой ночи на перевязочный пункт являлись казаки с рублеными ранами. Раненым и упавшим с коней под покровом быстро наступившей темноты удалось скрыться и присоединиться к своим частям.
Как выяснилось впоследствии, неожиданное появление массы красной конницы объясняется следующим: 10-тысячный Конный корпус Думенко был снят с фронта Кавказской армии и направлен для действий против нашей конницы, зашедшей глубоко в красный тыл и угрожавшей сообщениям и тылам.
Столкновение произошло с авангардом конницы Думенко. Воспользовавшись уходом корпуса Думенко, Кавказская армия в тот же день перешла в наступление.
Генерал Врангель в своих записках говорит, что «продвижение донцов на север заставило красное командование вскоре оттянуть с моего фронта свою конницу. Это позволило моей армии самой перейти в наступление…». «4 октября все части северного фронта Кавказской армии перешли в наступление, сломив в ряде боев ослабленного предыдущими неудачами противника, взяв несколько тысяч пленных, большое число орудий и пулеметов, наши части к 10 октября вышли главными силами на линию Дубовка — хутор Шишкин, где и остановились, выдвинув передовые части на высоту села Лозное».
В этот же день, 4 октября, находившийся на правом берегу Дона 30-й Конный Усть-Медведицкий полк с двумя орудиями 14-й Конной батареи под общим командованием полковника Красовского ликвидировал у хутора Авилова-Задонского переправившуюся группу красных, утопив роту пехоты и захватив в плен 1600 человек, пулеметы и обозы.
В последующие дни Усть-Медведицкая бригада вела бои с конницей Думенко с переменным успехом у хуторов Улановских, по левому берегу Дона.
16
В тылу
После ранения у хутора Кривского в бою 4 сентября, я, передав командование бригадой начальнику штаба бригады, войсковому старшине Корнееву, утром 5 октября верхом выехал для лечения в станицу Перекопскую, захватив с собою конвой в 20 казаков, так как была большая вероятность встретить по пути в степи, между Улановскими хуторами и Перекопской, разъезды красных. Около полудня я прибыл в станицу, где врачами мне вновь сделана перевязка и вскрыта рана, зашитая фельдшером, так как температура поднялась и врачи боялись заражения. 7 октября из штаба корпуса выслали мне автомобиль, и, заехав по пути в хутор Манойлин к генералу Алексееву, я в тот же день прибыл на станцию Суровикино, где меня уже ожидал поезд. Вечером я прибыл в Ростов.
