Среди дюжины догоравших повозок в ужасных судорогах хрипели на снегу подбитые кони. Рядом с ними стонала горстка солдат, посеченная очередью, животом в снег или навзничь. Огонь сделал почти мистическими их лица, красные от крови, медно-красного цвета и с каким-то блеском, что усиливало ужас. Некоторые пытались еще ползти, другие беспомощно корчились от боли с ужасными гримасами на лицах. Колонна представляла собой кошмарную мясорубку, освещенную огнем, красневшим среди густого снега.
Грузовики, горевшие между огороженными кюветами, делали продвижение почти невозможным. Пехотинцы, обстреливаемые неприятелем, едва успевали проскользнуть между этих огромных факелов, этих умирающих тел, этих располосованных лошадей, чьи коричневые и зеленые кишки как змеи скользили по гололеду.
Напрасно возницы гнали вперед свои повозки. Несколько тяжелых грузовиков, несмотря ни на что, двигались вперед, давя лошадей, которые отбивались и хрипели в языках пламени. Тем не менее эти дикие усилия ни к чему не приводили. Пробка, покрытая грохотом моторов, взрывами, яростными криками и мольбой о помощи, стала еще более чудовищной.
Наконец, мы увидели причину этого огромного затора. Армия из Шендеровки должна была вся перейти деревянный мост, чтобы выйти из долины. Один огромный немецкий танк провалился поперек моста и разломал его, полностью отрезав движение к юго-западу.
Когда мы увидели это чудовище, провалившееся между досок, то на этот раз мы поверили, что все было кончено.
Берега были высокие и абсолютно непроходимые. Мост был заминирован большевиками два дня назад, когда их выбили. Немцы переделали его в спешке. Легкая бронетехника смогла выйти из Шендеровки. Один тяжелый танк потом прошел без труда. Второй тяжелый танк провалился.
Два дня работы саперов были стерты в одну минуту этой массой в сорок тонн, воткнутой теперь в мост как копье.
Было светло как днем. Пехотинцы вместе с ранеными как могли обходили этот фатальный танк. С высоты рва видно было всю Шендеровку в красном и золотом свете среди сверкающего снега. Слышались нескончаемые крики. От этих трагических отсветов и этих криков поднимались какие-то жгучие волны безумия.
* * *
Как только наши раненые оказались по ту сторону моста, я доверил их одному из наших врачей, приказав прилепиться к первым частям, которые километрах в трех впереди бросятся в атаку. Они отправились через степь, туда, где сумрак не был тронут пламенем горящих машин.
В этой атмосфере бедствия немецким понтонистам из инженерного батальона удалось наконец ценой огромных усилий столкнуть танк вниз и перебросить через зияющую дыру мощные брусья и балки перекрытия. Движение возобновилось под все более страшной бомбежкой.
Мы проходили по мертвым и агонизировавшим, но все же проходили. Люди перешагнули бы через кого угодно.
Они хотели жить.
* * *
На северо-западе, на ледяном склоне Новой Буды наши валлонцы, верные отданным приказам, сопротивлялись и вновь и вновь бросались в атаки. Они видели блокированные и смятые колонны в огне. До их ушей долетал ужасающий шум тысяч людей, что толпились, толкаясь среди огня и осколков снарядов.
С часу ночи до пяти утра наши взводы снялись один за другим со своих позиций. Они тихо скользили по снегу. Наст был жестким. Они добрались до одной ложбинки на юго-востоке, перегруппировались. Им оставалось три километра до Шендеровки. Можно было и не искать дороги: оранжевые сполохи огня плясали над сверкавшей деревней. Наши люди с грехом пополам проходили между горящих машин, мертвых коней, скрюченных трупов, плавившихся в огне.
В течение всей ночи малыми группами валлонцы спустились через эту бурю.
* * *
Непоколебимый, наш арьергард держался на своем посту под Новой Будой, постоянно обстреливая противника, прибивая его к хребту.
В пять часов утра, выполнив последнюю часть плана, мы отошли плавно, тихо и соединились с последним заслоном СС, установленным на северном выходе из Шендеровки, затем за последними машинами мы пересекли тот злополучный мост на юге.
Двухкилометровая колонна грузовиков и повозок шириной в пятьдесят метров отходила до самой линии штурма. Я забрался на кучу ящиков с боеприпасами, окрикивая и собирая своих валлонцев, шустрых и бдительных как белки и, несмотря ни на что, неискоренимых весельчаков.
Смесь частей и машин была невероятной. Рассветные лучи уже несколько минут светились на этой запутанной массе танков, автомобилей, конных повозок, смешавшихся батальонов, штатских, украинцев, советских военнопленных.
Вдруг один снаряд упал прямо в эту толкотню.
Потом десять снарядов.
Потом сто снарядов.
Танки и орудия противника только что дошли до склонов Шендеровки напротив нас! Мы были как раз перед их глазами, великолепная мишень!
Двадцать последних немецких танков, резко выйдя из колонны, бросились ко рву, давя как соломинки все, что попадалось на их пути.
Водители машин, возницы повозок бросились во всех направлениях. Кони уносились прочь с сумасшедшей скоростью. Другие, с раздавленными танками ногами, испускали пронзительное ржание. Тысячи осколков поднимали в воздух серые и черные фонтаны, усыпая снег розовыми головешками.
Через все
Приказы предписывали штурмовой бригаде «Валлония» быть на рассвете на острие атаки, чтобы участвовать в ней и решить все: наше спасение или уничтожение.
В невероятной сумятице, произведенной советскими танками, возникшими ни с того ни с сего среди последней тысячи немецких машин, мы быстро двинули на юго-запад.
Позади нас стоял оглушительный шум. Шендеровка держалась не более часа. Русские уже прошли деревню. Их бронетехника двигалась в нашем направлении для завершающего удара.
Немецкие танки были посланы в самоубийственную контратаку, один против десяти, точно так же, как веком раньше кавалеристы маршала Нея на востоке от Березины.
Я увидел их в тот момент, когда они собирались броситься на противника. У этих молодых танкистов были красивые лица. Одетые в короткие куртки, все черное с розовой каемкой, выставив голову и грудь из башен, они знали, что погибнут. У многих на шее была трехцветная лента и широкий черный с серебром Риттеркройц, отличная мишень для врага. Ни один из этих чудесных воинов не казался нервным или даже взволнованным.
Они вспахали снег гусеницами и двинулись через кутерьму отступающей армии.
Ни один не вернулся.
Ни один танк. Ни один человек.
Приказ есть приказ. Жертва была принесена полностью.
Чтобы выиграть один час, час, который мог бы еще спасти десятки тысяч солдат рейха и Европы, немецкие танкисты погибли все до единого на юге Шендеровки утром 17 февраля 1944 года.
Прикрытая этими героями, армия устремилась к юго-западу. Снег шел большими хлопьями. Этот плотный снег полностью закрывал небо до самых наших голов. Будь небо светлое, авиация противника уничтожила бы нас. Защищенные этой снежной вуалью, мы бежали во весь дух.
