Мы входим без стука в просторное помещение. Сидящий за письменным столом древний ветеран передвигает туда-сюда черные и красные костяшки на деревянных счетах. Но в конце у него опять не сходятся проценты выделения хлеба рабочим бригадам.
Молоденькая секретарша накалывает какую-то бумагу на гвоздь, вбитый в стену, — видимо, так она оформляет подшивку документов.
Здесь же сидит и заведующий вещевым складом, к которому уже несколько недель я пристаю с просьбой выдать мне пару сапог. У него на все мои просьбы одна отговорка: «Будут завтра!»
Мы с Гансом сразу проходим в комнату политработников, где новая политинструкторша назначила нам встречу на десять часов утра.
Когда наша начальница предлагает нам сесть, мы выкладываем на стол толстую папку с документами и свежую стенгазету, которую принесли на проверку. Наша начальница растерянно смотрит на большой лист стенгазеты, которую должна завизировать.
— Я совсем недавно занимаюсь этой работой! — признается она нам.
«Тем лучше! Главное, чтобы она быстро одобрила все, что мы от нее хотим!» — думаю я.
Когда мы спрашиваем, как ее зовут, она очень аккуратно пишет на листке бумаги «Марина». Она приходит в восторг оттого, что мы спросили ее об этом. Оказывается, она приехала из Москвы. По ее словам, она не очень хотела ехать в Осташков, в глухую провинцию.
Мы ведем себя по отношению к ней очень предупредительно и подчеркнуто вежливо. И это совсем не притворство с нашей стороны, так как, когда она склоняется над столом, чтобы написать свое имя, ее распущенные волосы по-королевски рассыпаются по плечам, на которых красуются красные погоны войск НКВД. Она младший лейтенант государственной безопасности.
— Спасибо! — говорим мы по-русски и с легким поклоном принимаем листок с ее именем и изящной подписью. — Ее зовут Марина! — говорим мы с Гансом, выходя на улицу с завизированной стенгазетой.
Но на следующий день Марины уже нет в ее кабинете.
— Переведена на новое место! — поясняет лейтенант Лысенко.
Это совершенно типичный случай для нашего плена. Часами готовишься к тому, чтобы найти подходящие слова в разговоре с нужным человеком. Волнуешься, стараясь запомнить его имя и звание. И вдруг выясняется, что все было напрасно. Не успело пройти и полдня, а человека уже нет на месте!
Такое происходит не только в общении с русскими. Но также и с нашими товарищами по несчастью, которые постоянно приходят и уходят.
Ведь в обычной жизни годами общаешься только с немногими близкими людьми. Проходит какое-то время, прежде чем познакомишься с новым человеком. И для этого требуется приложить еще немалые усилия.
А здесь, в лагере, ты пролетаешь мимо всего, как в поезде. На своем пути встречаешь тысячи людей, которым приходится заглядывать в души. Однако не успеешь оглянуться, а их уж и след простыл. Поэтому надо жить одним днем! Часто ошибаешься в оценке людей. Многим слишком доверяешься. С другими поступаешь несправедливо.
Но со всеми, кого случайно встречаешь на своем пути, нужно обращаться как в романах. Это остается навсегда.
Взять, например, этого Герберта, с которым я порядком намучился. У него склонность к тому, чтобы стать великим героем, главным действующим лицом, с которым хотелось бы поддерживать мужскую дружбу в течение всей жизни.
Но я уже знаю наперед, что ждет его впереди. Однажды медицинская комиссия признает его дистрофиком, потом он попадет в госпиталь. Возможно, после госпиталя его переведут в другой лагерь. В любом случае я не смогу удержать его здесь. Я не решаюсь даже предложить ему стать активистом, чтобы ему жилось полегче. Он просто когда-нибудь тихо погибнет.
Или вот Адмирал. Настоящий великан. Матросом он объездил весь мир. С одним глазом, он в профиль похож на орла. Он носит бородку клинышком, из-за этого я называю его Адмиралом. Но вот о России он не имеет ни малейшего понятия. Я даже удивляюсь, как при своем упрямстве он смог стать хлеборезом.
Например, я часами пытаюсь втолковать ему, как было бы плохо, если бы мы выиграли войну. При этом я еще постоянно повторяю:
— Мы в активе! Мы в активе!
Но потом, однажды намыливая мне спину в бане, он вдруг заявляет:
— Нет, послушай, мой дружочек! Все-таки было бы лучше, если бы мы выиграли войну, а не Иваны. Уж с нашими СС мы бы как-нибудь сами справились!
Конечно, как активист, я не могу допустить, чтобы кто-то не повторял то, что я ему уже разжевал, и при этом еще называл меня «мой дружочек»!
— Вы все слишком глупы! — бросаю я Адмиралу в лицо.
В ответ он тотчас выливает на свой могучий торс целую бадью воды.
С другим пленным я отваживаюсь на крайние меры. Ему уже за сорок. Он родом из Рейнской области. Директор издательства. Можно подумать, что он считает себя умнее всех.
— Вы должны иметь об этом ясное представление! — убеждаю его я. — Если они перестанут находить фашистов среди нас, то тогда сами кого-то сделают фашистом. Они заметут каждого, кто не ратует за Москву и от кого за версту несет интеллигентностью!
В ответ житель Рейнской области лишь беззаботно смеется:
— Лучше бы мы познакомились с тобой в «Неугасимой лампаде». Что за заботы у тебя с твоими питомцами?
Кубин подозрительно косится в нашу сторону. Я осторожно отвожу за угол «дорогого герра Виддериха», как уроженец Рейнской области любит называть себя.
— Подумаешь! — говорит он. — Какая разница, любят они нас или ненавидят, но когда-нибудь они должны будут все равно отпустить нас!
— Они вообще ничего не должны, — сердито возражаю я. — Вы считаете, раз сейчас никого не расстреливают, то, значит, все не так уж и плохо!
— Ты уже слишком долго находишься здесь, — беззаботно заявляет уроженец Рейнской области, — у тебя психоз военнопленного!
— Я часто тоже так думаю! — говорю я. — Но на Евстафьевской улице рядом со мной живет бригада квалифицированных рабочих, так вот они работают только на госпиталь! Каждую неделю они роют новую братскую могилу. Конечно, в самом лагере теперь уже никто больше не умирает, Но зато в госпитале мрут, как мухи!
— Я знаю об этом, — сразу посерьезнел уроженец Рейнской области, — или ты думаешь, что мы знаем только то, о чем нам рассказываете вы, активисты! Но разве можно что-то изменить, чтобы они не умирали? Нет, теперь для нас главное не терять самообладание!
— Можно ли это изменить? — не отстаю от него я. Я считаю этого уроженца Рейнской области разумным человеком, который должен своими словами донести до остальных мою мысль. — Те, кто сейчас умирает в госпитале, раньше были такими же здоровыми и физически крепкими, как и вы, новенькие. И многие из тех, кто сейчас умирает, были занесены в черный список. Я тебя предупреждаю, берегитесь этого Кубина!
— Я считаю все это сущим пустяком!
