— Кто бы ни сидел у вас во второй корзинке, работа выполнена, придется платить, — порывшись в карманах, Николай достал горсть мелких монет.
Прикрыв голову носовым платком, председатель побрел дальше. Улица Рани-роуд и нужный дом нашлись на самой окраине городка. За металлической оградой белело двухэтажное европейское здание с черепичной крышей.
— Особняк во вкусе Гетти-младшего, — пробормотал председатель, позвонил в колокольчик и стал терпеливо ждать. — Хорошо, если тут обошлось без ювелировых денег. И если хрустальное яйцо ни при чем… Ну, наконец-то, идут!
Темнокожий слуга, не говоря ни слова, провел председателя товарищества в вестибюль, где тот написал на клочке бумажки несколько слов и знаками показал, что его надо передать хозяйке. Вернувшись, слуга пропел: «Пли-и-из!»
От успеха или неуспеха великой миссии бывшего галеасца отделяли всего несколько минут и десяток шагов. Его провели в гостиную. Острый глаз председателя сразу же разглядел над пестрой шалью, наброшенной на большое с высокой спинкой кресло, острый подбородок и молитвенно сложенные пергаментные кисти старческих рук. Шевельнулись седые, рассыпанные по лицу волосы, на гостя уставились два мутных голубоватых глаза.
— Мадам, — приближаясь к креслу, Николай решил, что если он не поцелует руку, то это будет ошибкой. Рука пахта камфарой. — Будучи вашим соотечественником и находясь по делам службы в вашем городе, не мог не нанести визит. Вижу, вы в добром здравии. Могу я задать вам несколько вопросов?
Старуха продолжала безразлично смотреть на гостя. Затем перевела взгляд на слугу. Тот, наклонившись к самому ее уху, что-то прошептал.
— Ах, так он говорит по-русски! Он из России. Я когда-то хорошо говорила по-русски, — адресуясь уже к Николаю, пробормотала хозяйка. — Что привело вас в мой дом, мистер…?
— Шмидт. Представляю в этой стране интересы туристического агентства «Садко», небольшие недоразумения с компанией «Радха». Талибы, колебания рубля, новые тарифы за услуги. Но я и журналист. Творческие интересы — встречи с представителями русской эмиграции. В частности, занимаюсь судьбой семьи Фаберже. Сколько пришлось вынести вам и вашим родным!
Не задерживаясь, он популярно пересказал все, что слышал от Сыроземова и прочел в письмах, упирая на обстоятельства бегства главы клана и на судьбу двух кузенов в Риге.
— Так, значит, их расстреляли? — с удивлением пробормотала старуха, хотя много лет уже знала об этом. — Они оба были в молодости повесами. Один из них соблазнил Китги Маркову. Откровенно говоря, мне их ничуть не жалко. А вы не знаете, Генриетта бросила своего мужа? Между нами, он пил, как башмачных дел мастер.
— Как сапожник, — поправил Николай. — Бросила и немедленно вышла снова. Новый муж — владелец компании «Пицца Рома», итальянец.
— И правильно сделала… Надеюсь, они не живут со старым мужем в одном городе?! It would be terrible!
— Революция — это ужасно, — согласился гость, уклоняясь от разговора на английском языке. — Одни латышские стрелки чего стоят. В Петрограде, говорят, дома горели, как факелы. Не было воды. Между прочим, мне матушка часто рассказывала о вашем доме.
— А вы, простите, в каком родстве с Карлом? — живо заинтересовалась старуха. — Уж не морганатический ли брак младшего сына? Ваше имя?
— Леопольд. Маман была гувернанткой у его детей. Пылкая любовь, невозможность открыться. Встретились только после войны в
Париже. Но и туг — разница в тридцать лет. Она пощадила его чувства. А затем Вторая мировая… Франция под немецкой пятой, множество приключений, я оказался в России. Но вернемся к вашему дому. Дорогие воспоминания детства: мать, наклонясь над кроваткой, рассказывает о числе и размерах брошенных в Петрограде комнат. У вас случайно не сохранился план дома?
К великому удивлению Николая, старуха послала слугу, и тот вернулся со шкатулкой желтого дерева с резными павлинами на крышке. Эвелин открыла ее. По комнате распространился запах сандала и пыли.
— Письмо ко мне прапорщика Иванова-Ланского. Впрочем, когда он их писал, мы были детьми… Записка, которой я ответила на балу у княгини Гагариной на предложение Мишеля Волынского танцевать с ним вальс… Ответ от мерзавца Урицкого относительно реквизиции у нас семейных ценностей…
— Вот тут какие-то интересные бумаги, — перебил старуху Николай, заметив под кипой бледно-розовых и голубых писем сложенные вчетверо пожелтевшие листы, испещренные прямыми линиями и квадратиками.
— Мой бог! Неужели? Ну, уж если вам это интереснее, Мишель, — обиделась хозяйка. Но она не успела вымолвить это, как твердая рука председателя товарищества извлекла со дна шкатулки листы. Раскрыв их, он восторженно кашлянул — в его руках были планы земельных участков и эскизы домов, построенных семейством ювелира в разное время в разных местах.
— Так скажите мне, Вольдемар, что делается у нас там, в Петрограде?
Но гость уже судорожно перебирал планы. Двухэтажный заозерский дом… Причудливое строение в восточном стиле с минаретом-башенкой, вероятно, дача в Крыму… Дом в Царских Прудах… Наконец, вот оно — фасад такого знакомого Николаю козьмапрутковского дома… Третий, четвертый его этажи… Подвал… На одной из стен чьей-то твердой рукой нарисован крест. Неужели он? Да. Для того чтобы не было сомнений в том, что он здесь не случайно, крест повторен на поле и около него теми же чернилами выведены латинские буквы «AG». Анна Габсбург!
Николай почувствовал, как волна усталой радости поднимает, подобно океанской зыби, его тело. Долгожданный чертеж был в его руках.
— Смотрите на крест? Это место, где слуга Андре во время бегства поместил капсулу, — неожиданно ясным голосом произнесла старуха, глядя прямо на гостя. — Карлом были изготовлены две капсулы, и одну из них он велел спрятать, а вторая, пустая, осталась у нас. Ее мы все время возили с собой. Можете полюбоваться — вот она на окне. Крышка не отворачивается — запаяна. Люблю смотреть на нее: с полудня до заката в ней отражается солнце.
Старуха затрясла головой, протянув дрожащую руку, отобрала у Николая лист и спрятала его в шкатулку.
— Можете остаться у меня на ночь, — сказала она. — Вернетесь в Мадрас утром. Служанка приготовит вам комнату. Прислуга портится. Представ) — тс, они уже предъявляют претензии: почему я не плачу им несколько месяцев. Человечество становится все хуже и хуже.
Зевнув, она показала белые беззубые десны.
На широком подоконнике, поблескивая, как артиллерийский снаряд, стояла капсула. Закатное солнце отражалось в ее отполированном до блеска боку желтым пятном. Николай подошел и постучал по творению Фаберже. Металл ответил глухим недовольным звуком.
— Бронза, высокая проба… Умели люди делать, — сказал председатель товарищества. — Но, отливая ее, ваш Карл поторопился. Мог бы не пожалеть и драгметалла. Кстати, не могли бы вы дать мне ознакомиться с одним из ваших занятных листков? Вечером в свободную минуту… Люблю почитать на ночь.
