В густой пелене невозможно было различить ничего, дальше конских ушей, и Захара он узнал, только когда Гнедая чуть сдвинулась, пытаясь разминуться со встречной лошадью.
— Вставать надоть, воевода! — заорал старший, пытаясь перекричать рев ветра. — Замело всё! Ночь! Дороги нет! Ветер! Холод! Сгинем!
— Вперед! — так же громко заорал Олег. — За ночь уйдем, степняки более не найдут! Следы заметет!!!
— Нет дороги!
— Костров не запалить! — замотал головой ведун. — Замерзнем! Вперед! Кто двигается — жив!
— Заплутаем в буре, воевода!
— Мимо Олыма не промахнемся!
— Нет дороги!
— Электрическая сила! Найди, чем раненых укрыть, Захар! И ратных вперед присылай!
Путь к первой телеге занял минут двадцать. Под порывами ветра гнедую качало, как надувную куклу, било о борта телег, но каким-то чудом она всё-таки держалась на ногах и не падала, подобно некоторым конягам, что дергались в постромках. Казалось, этот кошмар должен стать пределом для любой стихии, но Олег всё-таки никак не мог отделаться от ощущения, что буря продолжает набирать силу.
Перед первой телегой лежал бархан высотой гнедой по грудь. В первый миг Олег подумал просто разметать его, благо дальше должна быть прогалина с высотой покрова от силы несколько сантиметров — но ведун тут же спохватился. Коли буран намел один такой бархан — будут и другие. Нужно сделать так, чтобы они перестали быть препятствием для обоза, а не разрывать каждый голыми руками. Ведун наконец-то снял шлем, тафью, напялил теплую меховую шапку, повернул назад. Через три телеги наткнулся на Буривого с несколькими ратниками.
— Залегать надобно, воевода! — закричал горожанин. — Сгинем!
— Буря уляжется — половцы порубят! — заорал в ответ Середин. — Уходить надобно! Ночь, день, и более не найдут, степь большая!
— Заметет!
— Жить хочешь?! — И Олег выдал удивительно вписывающуюся в ситуацию банальность: — Жизнь — это движение! Коней сюда гоните. Табун к первой повозке!
Мужик кивнул, развернулся, что-то заорал воинам — за пять шагов было уже не слышно, — и они все вместе растворились в пелене. Примерно через полчаса, тяжело разбивая снежные волны копытами, вдоль обоза подошло около сотни коней, подгоняемых полусотней охотников под командой Буривого. Олег, неуверенный в своей способности управлять лошадьми, подъехал к старшему, указал на бархан, успевший подрасти еще на пару ладоней:
— Отдели от табуна десяток коней, пусти через сугроб, следом еще десяток, а дальше остальных гоните. Через полверсты первые выдохнутся — так вы других заместо них пускайте.
Ратники пришли в движение, направив своих скакунов прямо на табун, отделили от него полтора десятка лошадей, погнали к нужному месту, окружая со всех сторон — воинов оказалось почти столько же, сколько и коней. Четвероногие, подгоняемые к бархану, начали прыгать через него, задевая гребень передними копытами, падая на него в толкучке животом, пробивая грудью. Дальше, через осевший почти вдвое снег, волей-неволей пошли воины, потом остальные охотники погнали табун. Четыре сотни ног разметали препятствие до высоты ниже колен, и ведун замахал руками на возницу:
— Пошел, пошел! Не стой, заметет!
Телега наконец-то покатилась вперед, за ней — другая. Обоз стронулся — Олег поехал навстречу движению, криками растрясая погонщиков и пастухов, помогая возницам поднять уставших лошадей. Чтобы дойти до последней повозки, потребовалось столько времени, что в степи уже настала черная, непроглядная ночь — и только колея, проложенная через снежные волны, позволяла не потеряться многочисленным подводам и стадам.
— Не говори «гоп», — поправил сам себя ведун. — Еще неизвестно, сколько их уцелеет, когда буран уляжется. Может, половина уже пропала, а мы и не заметили. — И Середин, грозно покрикивая на всех, кто проталкивал обоз сквозь бурю, начал пробиваться обратно — вперед.
Таких походов — вперед и назад вдоль обоза — он сделал всего четыре, когда снежная пелена из черной стала серой, а потом и вовсе побелела. Наступал новый день — а ветер и не думал утихать, воя в ушах, словно низко пролетающий реактивный лайнер. Обоз шел — но было видно, каких гигантских усилий стоит это людям и лошадям. Еще несколько часов такой битвы — и люди начнут падать без сил.
— Ты здесь, воевода? — Когда Олег снова пробился во главу обоза, из снежного вихря перед ним появился Захар. — Сделай что-нибудь, воевода! Степь большая! По такой метели нам по ней не уйти! Как мыслишь, много за ночь прошли?! Почитай, верст двадцать! Да токмо встанем скоро! Нет, ляжем ужо! Лучше половцы, колдун! С ними хоть биться можно, а в буре токмо помирать! Кончай ее, колдун, коли в силах!
— Проклятье…
— Чегой?! — Достаточно было ответить не в крик, а просто в голос — и на расстоянии вытянутой руки никто ничего уже не слышал.
— Думаю!!!
Подумать было над чем. Накликав на степь неведомого Белого змея, Олег добился того, чего хотел: обрушив его гнев и на своих, и на чужих, сделал невозможной не только битву, но и саму погоню. Вот только не подумал о том, как остановит весь этот кошмар. Не до того было. Да и не представлял, чем хранитель степей аукнется.
А вот надо ли останавливать? Если степь утихнет, кочевники быстро настигнут уставший обоз. Они здесь дома, они налегке, фору русские набрали небольшую.
— Чего надумал, воевода?!
— Попону дай! Сала дай мне дней на пять да овса запас.
— Зачем?!
— Степь большая, Захар! Не может в ней одной погоды от края и до края быть!
— Чего?
— Попону дай! И припас! Как я уйду, буря притихнет. Так вы не останавливайтесь, до темноты идите!
— А стихнет?!
— Слово дай, что обоз не остановишь!
— Сделаю!
Чтобы найти среди вьюги арбы с нужными припасами, ушло еще не меньше часа. Олег забрал стеганую ватную попону, накрыл ею гнедую прямо поверх седла. Забрал свою медвежью шкуру, тяжелую чересседельную сумку с ячменем, суму со своим припасом — уже одну, с едой, — перекинул на спину гнедой, прижимая разрываемое ветром полотнище. Махнул Захару рукой: «Уходите!» и на пару шагов отступил назад. Радостно взвыл буран — и обоз мгновенно исчез в непроглядной белизне.
— Всё очень просто, — сказал гнедой Олег, поглаживая ее по морде. — Степь большая, в ней не может быть везде одинаковой погоды. Коли Белый змей озлился именно на меня, то центр бури всегда будет надо мной. Чем дальше наши от нас уйдут, тем легче им будет. А коли половцы не отстали, то, как они до меня дойдут, их тут сдует всех к лешему. Нашим до Олыма еще дня три идти. Хорошо бы тут, поперек дороги, буран всё это время не затихал. И врага не пропустит, и следы все скроет. Мы потерпим три дня, моя хорошая?
Кобылка, жмурясь от бьющего в глаза ветра, доверчиво ткнулась лбом в его плечо.
