Когда она спустилась, Гиммлер, который из-за проблемы с желудком вечно сидел на диете, ел яйцо «в мешочек» на подставке и запивал чаем с медом. Гейдрих же наслаждался куда большим разнообразием — жареная грудинка на ребрышках, биточки с картофельным салатом, крепкий кофе с сахарными кренделями. Его примеру следовали и офицеры, составлявшие свиту Гиммлера. На противоположном конце длинного стола Маренн увидела хозяев — герцога фон Кобург-Готтского с супругой. Они сделали вид, что не заметили, как она вошла, что было крайне неучтиво. Но Маренн понимала их настроение. Оно было ниже некуда. Гиммлер же, поприветствовав ее кивком головы, указал на место рядом с собой — между ним и Гейдрихом.
— Садитесь, фрау Ким. Мы уже заканчиваем, так что поторопитесь. Я разговаривал вечером с Мартой. У Нанетты снова начались судороги, Марта переживает. В чем может быть причина?
— Я говорила вашей супруге, господин рейхсфюрер, что сейчас начало весны, надо быть осторожнее с прогулками, — ответила Маренн. — Иногда самая обычная простуда может вызвать мышечную нестабильность, а Нанетта очень восприимчива, у нее лабильная психика, она крайне впечатлительна. В этом нет ничего страшного, с возрастом, как правило, наступает устойчивость.
— Вот-вот, — Гиммлер приложил салфетку к губам. — А она вчера потащила малышку на озеро. Вот и результат. Я попрошу вас, фрау Ким, — он повернулся, блеснули стекла очков, — как только мы вернемся в Берлин, навестите Марту в Хоенлихене. А то она места себе не находит, хотя сама во всем виновата.
— Я обязательно сделаю это.
— Благодарю. Господа, — рейхсфюрер поднялся, все встали. — Завершайте вашу трапезу, через десять минут выезжаем. Господин герцог, госпожа, — Гиммлер вышел из-за стола и подошел к чете фон Готтен-Кобург. — Я чрезвычайно благодарен за прием. Все было великолепно, — пожав руку герцогу, повернулся к Гейдриху. — Я поднимусь наверх, распорядитесь, чтобы все были готовы.
— Слушаюсь, господин рейхсфюрер.
Когда Гиммлер вышел и все снова сели за стол, Гейдрих сам налил Маренн кофе.
— Вы вчера заснули перед камином, и я позволил себе отнести вас в спальню. Надеюсь, это никак вас не обидело?
— Что вы, господин обергруппенфюрер, я даже благодарна, — Маренн улыбнулась. — Вышло бы неловко, если бы рейхсфюрер спустился в гостиную, а я сплю прямо на полу.
— Не на полу, а в кресле. Но в любом случае, он мог бы вас разбудить. Вы хорошо спали?
— Сладко, как в детстве, — призналась она.
Она уехала из Кобурга в кортеже рейхсфюрера СС и больше не возвращалась туда — много дел в Берлине, ей некогда бывать здесь. Она не стала настаивать, чтобы эрцгерцог фон Кобург-Готский с семейством покинули замок, пусть живут пока, во всяком случае, дом не будет стоять пустым. Все-таки герцог — ее кузен, и если не владеть замком, то, по крайней мере, пожить там он имеет полное право. А старые вязы в парке Кобурга, заваленные снегом, покачиваются и стонут теперь под ветром так же, как эти арденнские сосны за стеной сторожки.
Она сказала Гейдриху: «Я спала сладко, как в детстве». На самом деле она спала так же, как сейчас, — очень чутко, тревожно. Конечно, она почувствовала, когда он поднял ее на руки, почувствовала, как нес, как осторожно укладывал на постель и поцеловал спящую.
Он поцеловал ее спящую, она знала это, но не дала понять, что знает, чтоб не смущать, чтоб не было повода думать, что можно пойти дальше.
Он поцеловал ее с нежностью, потом еще раз, сильнее. Не размыкая век, она подняла руку и положила ему на плечо — жесткая ткань мундира коснулась ладони. Она обвила его шею. В ответ крепкие мужские руки сжали ее, приподнимая, и это было уже не во сне.
Маренн открыла глаза. Фриц Раух прижимал ее к себе, губы почти касались ее лица. Мгновение он смотрел, потом приник к устам сильным, жадным поцелуем. Рядом завозился Айстофель, отряхиваясь после сна. Она пыталась оттолкнуть Фрица, но потом бессильно опустилась на лежанку. Она позволила ему целовать и обнимать себя со всей страстью, которая в нем клокотала. И отвечала на его поцелуи. Молча, не произнося ни слова. Она понимала, надо сказать: «Нет», надо сейчас же остановиться, но как-то не получалось. Айстофель взволнованно зачесался. Раух с силой сжал ее бедра, словно желая втиснуть ее в себя. Она в полной мере ощутила весь жар страсти, которая обуревала его. Ее точно пронзило раскаленным прутом, насквозь.
Тихо звякнув, расстегнулись пуговицы на кителе, затем и на рубашке. Он несколько мгновений смотрел на ее груди, выступающие из тонкого шелка бюстгальтера, потом, наклонившись, начал целовать их. Остановить она не могла. Не то что его — себя. В последней отчаянной попытке предотвратить неотвратимое она уперлась руками ему в плечи, отстранилась, хотя все внутри нее протестовало и желало обратного. Между щелями в досках, которыми было заколочено окно, брезжил серый свет. Вдали нарастал какой-то гул. Маренн прислушалась.
— Фриц, что это?
Он с неохотой оторвался от ее груди, подняв голову. Его зрачки были расширены, черны от эмоций.
— Что? Где? Все еще спят, — голос прозвучал хрипло.
— Мне кажется, это моторы, — она взглянула на него и провела рукой по спутанным светлым волосам. — Не один, не два, много.
Он приподнялся, не выпуская ее из объятий, тоже вслушался. Через мгновение лицо его изменилось.
— Черт, «шерманы». Проспали. Отто был прав, какие праздники. Расслабились. Собирайся.
Он вскочил, поправив обмундирование, поднял упавшую фуражку. Несколько секунд неотрывно смотрел на Маренн, потом, сжав ее в объятиях, крепко поцеловал.
— Выходи на поляну, — сказал негромко. — Сейчас начнется. Айстофель, пошли, — позвал пса.
Маренн быстро застегнулась. Затянула ремень, проверила оружие в кобуре. Схватила плащ и выбежала вслед за Фрицем. В сторожке уже никого не было. Фриц ждал ее у порога, взял за руку.
«Шерманов» уже не было слышно. Их перекрыл гул немецкой техники — танки и БТРы разъезжались с поляны, спеша занять боевые позиции. Суетились люди. Слышались громкие крики команд.
— Они еще в получасе отсюда, — Маренн услышала голос Пайпера. — Рано утром далеко слышно. Так что успеем. Нормально.
Пайпер стоял у своего БТРа и разговаривал по рации. Рядом они увидели Скорцени.
— Идем, — Раух направился к нему. За ним весело побежал Айстофель.
Но Маренн не торопилась, она высвободила руку.
— Иди, я сейчас. Хочу узнать о раненых, — и подошла к главному хирургу «Лейбштандарта», прикомандированному на время операции к группе Пайпера.
Она слышала, как Фриц, подойдя, спросил:
— Американцы?
— Что, рано? — глаза Скорцени зло блеснули. — Могли бы и попозже, чтобы ты успел вволю повеселиться с госпожой докторшей?
— С кем? — Фриц пожал плечами. — Если речь идет о Маренн, я думал, она твоя жена.
