В Нойхаммер прибыла тысяча немецких офицеров и унтеров — учебный персонал. Дивизия отправила своих кандидатов на обучение в офицерские и унтер-офицерские школы. Несмотря на прибытие такого пополнения, ощущалась нехватка опытных офицеров и унтеров, погибших под Бродами.
Роман Лазурко так описывает возвращение тех немногих, что смогли вырваться из Бродского окружения:
«А эшелоны подходят. Только какие? Из роты возвращается 15–20 человек. Некоторые артиллерийские батареи полностью погибли в боях с советскими танками. Вечерами сходимся и слушаем рассказы. Из этих многочисленных историй у меня складывается общая картина. И из других участков фронта поступает та же информация. Предал вермахт, который сломался в первой советской атаке, а после покушения на Гитлера немецкие дивизии начали выходить с фронта на позиции дивизии, никого об этом не уведомив, и дивизия, стоявшая во второй линии без противотанкового оружия, вдруг очутилась на передовой, на острие большевистского прорыва к Бродам. Части дивизии занимали участок фронта скромными силами, не получив высшего приказа к выступлению, поэтому части дивизии понесли такие потери. Солдаты рассказывали, что никто не сдавался в плен, раненые добивали себя. Примером этого может служить факт, что добил себя выстрелом в голову полковник Микола Палиенко, командир артиллерийского полка дивизии, останки которого верные солдаты вынесли с поля боя. Полковник Палиенко был единственным высшим офицером-украинцем в ту трагическую минуту. Он не был таким, как майор Кляйнов или генерал Фрайтаг и другие. Полковник Палиенко был ранен в бою во главе своего полка и погиб, чтобы не попасть в руки врага, когда группу солдат, которые выносили его с поля боя, окружила группа советских танков».
Место погибшего Дмитро Палиева занял гауптштурмфюрер СС Любомир Макарушка, до этого времени служивший в Войсковой управе.
Недостатка в украинском пополнении дивизия не испытывала, но в отличие от первого набора, когда молодежь с охотой шла на службу добровольно, теперь она шла под страхом встречи с «Советами», чьи войска шли по Украине. Все новые рекруты проходили первоначальный цикл обучения в учебно-запасном полку дивизии.
Из учебных частей прибыли 200 командиров рот и два батальона егерей, состоящих из румынских фольксдойче. По мнению начальника штаба дивизии, наиболее пригодными эти фольксдойче были на должностях конюхов. Полезным приобретением были офицеры и унтеры-фольксдойче из Словакии. Они имели за плечами опыт военной службы в Словацкой армии и быстро нашли общий язык с украинцами, однако не пользовались популярностью у командира дивизии.
В дивизии постоянно ощущался дефицит офицеров и унтеров. Кадры, выпускаемые учебно-запасным полком, также требовали обучения уже в составе дивизии. Командир дивизии бомбардировал высшие инстанции просьбами о выделении дополнительного количества немецких офицеров и унтер-офицеров. Постепенно в распоряжение комдива начали поступать немецкие кадры, и к концу 1944-го — началу 1945 г. все командные и административные посты в дивизии были заняты немцами. В подразделениях дивизии, где требовалось применение технических познаний, украинцы не могли занять офицерских должностей, т. к. уровень их познаний был явно недостаточным для этого. Подготовить такие кадры в той обстановке возможностей не было.
Замыслы Фрайтага простирались до создания резерва немецких офицеров. Постепенно ситуация в дивизии начала накаляться: украинские офицеры были низведены до уровня парий, место которых лишь в составе учебно-запасного полка либо Войсковой управы. Макарушка пытался повлиять на комдива, но дальше скандала дело не двинулось — украинцам были отданы лишь посты ротных командиров. Немало офицеров, и не только украинцев, требовалось убрать из дивизии за их полную профнепригодность и за то, что под Бродами они показали себя с худшей стороны. Надлежащих выводов комдив не сделал.
В различных подразделениях дивизии были созданы унтер-офицерские курсы. В составе учебно-запасного полка дивизии удалось с успехом наладить такую подготовку.
Часть унтеров направлялась на подготовку в специальные школы. Так, из дивизиона противотанковой артиллерии 20 августа 1944 года в школу унтер-офицеров в Лауэнбурге выехали 12 человек.
«Школа размещалась в здании бывшей клиники для умалишенных (хорошие перспективы!) и от железнодорожной станции была отделена на два километра. Хорошо пропотев под тяжестью наших ранцев, мы прибыли на место. Здесь снова прохождение различных формальностей и бег по различным подразделениям и комнатам. Из нас сформировали одно подразделение и его влили в «интернациональную роту» противотанковой артиллерии. Рота состояла из представителей четырех наций: из нас — украинцев, эстонцев и хорватских мусульман, последние ходили в своих традиционных красных фесках вместо войсковых пилоток. При нас остались также три немца, что приехали с нами. Две другие роты были немецкими. Нашим ротным был унтерштурмфюрер Баля, немец из Хорватии. Его заместителем был унтер-шарфюрер Вишневский, немец с Поморья… Первые дни в школе нам, и особенно мне, приходилось тяжело. Уже столько раз я проходил это учебно-казарменное житье, что не хватало нервов слушать вопли «учителей», унтеров, исполнять разные поручения в наказание…
Каждый день с утра после завтрака и сбора мы ходили на учебу на местности либо занимались с орудиями. Учебу мы проводили с 75-мм орудием либо меньшего калибра — 55 мм. После обеда изучали теорию в учебных классах. Возле больших «зандкастов» (макетов на песке) учили нас теории артиллерийской стрельбы. Каждую субботу до полудня была муштра. Со временем мы начали выезжать на практические стрельбы в район Штрена в 25 км от Лауэнбурга.
Меня назначили переводчиком с немецкого языка для нашего подразделения. Тяжело было переводить, не ведая украинскую воинскую терминологию, поэтому над каждым «тяжелым» словом я останавливался, подбирая термин. Хуже всего было, когда разъяснение касалось материальной части орудий или иного оружия, где каждая деталь имела свое название. Хорошего словаря на украинском языке мы не имели, поэтому отдельные части, украинское название к которым мне не удавалось найти, приходилось называть по-немецки. Также часто демонстрировали нам учебные фильмы, устраивались ночные тревоги и далекие марши.
Школа имела три курса: наш противотанковый, пехотный и легких полевых орудий. Нас, украинцев, на трех курсах было около 220 человек. В противотанковой роте — 12, в роте пехотных орудий — 4, а другие — на пехотном обучении…»
В отличие от «первой» дивизии, дивизии второго состава были делегированы права на присвоение офицерских званий. Многие из украинских офицеров старших возрастов проходили процедуру перепроверки своей пригодности к службе. Экзамены устраивались в учебно-запасном полку. По результатам таких перепроверок происходило немало скандалов из-за нежелания командира полка Кляйнова признавать украинцев годными к офицерской службе. Фрайтаг своего подчиненного выгородил, и безобразия с офицерскими зачетами продолжались. Кляйнов окончательно «сдался в плен» собственной антиукраинской шизофрении. При прохождении рот с украинскими песнями он впадал ярость, «строил» солдат и унтеров-немцев за то, что допускали такое «безобразие». При этом Кляйнов обзывал солдат последними словами, из которых самыми нейтральными были эпитеты «предатели», «трусы», «подонки». Состояние больного мозга Кляйнова усугубляло еще и… Варшавское восстание. Штурмбаннфюрер СС не разделял поляков и украинцев, потому и набрасывался зверем на «потенциальных бунтовщиков».
