Солдат и генерал
Прочитав написанную мною реляцию, командир дивизии генерал-майор Замировский почему-то сильно заинтересовался героем-солдатом и на третий день сам приехал посмотреть на него, поближе с ним познакомиться. Встретив командира дивизии, мы с командованием полка повели его на место происшествия. Посмотрев на Шарапова и пулемет «максим», стоявший в тесном и глубоком дзотике, комдив возмутился и грубо, в присутствии Шарапова, заявил:
— Врете! Это чья-то глупая легенда! — И, указывая на Шарапова, с твердым убеждением сказал: — Он же ни за что не поднимет сам станковый пулемет в собранном виде! — И тут же приказал Шарапову: — Ну-ка, вытаскивай пулемет из дзота!
Шарапов спустился в яму, влез в свой дзотик и стал возиться с пулеметом. Но тот не поддавался, и Шарапов никак не мог вытащить его наружу. Глядя на этот эксперимент, я почувствовал, как кровь ударила мне в лицо. Неужели меня подставили?! Неужели в погоне за героем меня ловко ввели в заблуждение, скрыв что-то важное? Хотя я прибыл к месту происшествия еще тогда, когда пулемет стоял там, откуда Шарапов бил из него немцев, когда трупы убитых им гитлеровцев только убирали, однако сам я не видел, как Шарапов вытаскивал пулемет. Да и вытаскивал ли он его вообще?! Все это я записывал со слов самого Шарапова, сержанта Катушкина, командира и политрука роты, солдат-очевидцев. И хотя записанное не вызвало у меня тогда никакого сомнения, теперь я видел собственными глазами, как солдат Шарапов мучился, чтобы вытащить пулемет из дзота и никак не мог этого сделать. Это совсем поколебало мою веру в то, что я сам же описывал в реляции. Зато командир дивизии открыто торжествовал! Наблюдая за возней Шарапова, он с каким-то злорадством то и дело повторял:
— Вот, видали? Я же вижу, что этому пацану ни за что не поднять станковый пулемет в собранном виде! Да еще вытащить его из этой ямы?! Я его, чертягу, потаскал на своем веку, я хорошо знаю, сколько он весит.
Шарапов был маленького роста и к тому же еще очень молодой солдат.
Услыхав слова комдива, Шарапов, стоявший в яме дзота, вдруг поднял голову и недоумевающе-пристально, снизу вверх, внимательно посмотрел на генерала. Потом, по-детски насупившись, с негодованием спросил у комдива:
— Так вы считаете, что немцы тут сами подохли?
— Нет, конечно, — с иронией ответил генерал. — Но ты сам сейчас доказал свою неспособность вытащить пулемет из дзота.
Тут Шарапов, уже сквозь слезы, вдруг закричал:
— Ага! Значит, вы думаете, что мне тут помогали его высаживать сами немцы?!
Он бросился в дзотик, с каким-то остервенением схватил пулемет обеими руками за колеса каретки и не то что высадил — буквально выбросил его наружу.
— Нате! — выкрикнул Шарапов и, сев на край ямы, горько заплакал.
Комдив явно смутился. Зато мне так и хотелось броситься и расцеловать своего молодого, даже юного героя! Только рамки субординации не позволили мне этого сделать! Шарапов, даже не сознавая того, в точности воспроизвел картину своего подвига — посредством чего только и можно было убедить командира дивизии. А это, как мы видели, сделать было нелегко. Подтвердились слова Людвига Фейербаха: в критические минуты человек способен на невероятные действия, превышающие его физические возможности.
Хотя в данном случае, может быть, и не было такого превышения, поскольку вес пулемета не превышал веса своего владельца, тем не менее, учитывая то обстоятельство, что Шарапову приходилось действовать в крайне неудобных условиях: вытаскивать пулемет из глубокого и низкого дзота, с узкой дверью и поднимать его перед собой на руках, как спортивную штангу — подвиг его следует определить как весьма трудный и даже невероятный. Особенно если учесть, что солдат Шарапов был еще очень молод.
Его командир, первый номер расчета сержант Катушкин, подтвердил в присутствии комдива, что Шарапов в момент вылазки немцев действовал один, так как он, Катушкин, в это время находился на КП роты, где получал обед на двоих.
Только после этого командир дивизии просиял и быстрой скороговоркой произнес:
— Вот это другое дело! Молодец, Шарапов!
Солдат немедленно перестал плакать. Оправив пилотку, гимнастерку, он быстро выпрыгнул из ямы и, вытянувшись в струну, стал перед командиром дивизии. Протягивая руку солдату, генерал произнес:
— Приветствую и поздравляю тебя с твоим геройским подвигом! Представляю тебя к правительственной награде — ордену Красного Знамени!
— Служу Советскому Союзу! — по-молодецки лихо бросив правую руку под козырек, громко и смело ответил на приветствие командира дивизии солдат.
Прощаясь с Шараповым, генерал быстро достал часы из брючного кармана и, отстегнув цепочку, протянул солдату:
— Вот тебе подарок от меня лично. Люблю солдат, которые умеют в самой сложной и трудной обстановке найти свое место в бою. Молодец, солдат! — И еще раз пожал руку Шарапову.
Когда командир дивизии ушел со своей группой офицеров и телохранителей, Шарапов все еще стоял в положении «смирно», держа на руке часы, подаренные генералом. Он весь сиял от радости, а на его почти детском лице висели две невысохшие светлые слезинки. Я с любовью смотрел на этого молодого русского солдата, от природы смекалистого, смелого, мужественного и гордого. Конечно, он еще не знал всех уставов внутренней и гарнизонной службы, согласно которым солдат не имеет права вступать в пререкания с командиром, а тем более с командиром дивизии. Однако он твердо знал, что на фронте солдат прежде всего обязан умело бить врага, всюду и при всех условиях, где бы он ему ни попался. Таков закон войны. А привычка огрызнуться, видно, осталась у него с недавнего детства. Простим ему эту привычку! Она ведь не вечна.
Корреспонденты
Я уже собирался уходить с плацдарма, когда туда прибыли два работника редакции дивизионной газеты, журналист Кондратский и поэт Анатолий Чивилихин. Я знал, что они еще зимой начали писать книгу «Боевой путь дивизии», куда заносились все выдающиеся боевые события нашей дивизии и их герои. Ну а наш случай был тем более захватывающим, что его не смог обойти даже сам комдив, и уже по одному этому он не мог не попасть в книгу истории дивизии. Мне не раз приходилось помогать редакции в сборе материала, и я охотно рассказал корреспондентам о подвиге Шарапова. Узнав из моего рассказа, что сам командир дивизии приезжал на плацдарм и ходил к герою на его огневую позицию, корреспонденты расхрабрились и тоже пожелали повидать его собственным глазами, пригласив меня сопровождать их. Я согласился, приятнее было возвращаться в политотдел дивизии в их обществе.
Пошли мы берегом Волхова.
Стояли жаркие летние дни, вода в реке прогрелась почти до максимума, солдаты, свободные от дежурства, спешно раздевались и, торопливо осмотрев небо, весело прыгали в реку, а услыхав команду «Воздух!», поспешно выскакивали из воды и разбегались по щелям, нарытым здесь по всему берегу. «Воздух» же действительно был небезопасен. Фашистские наблюдатели, заметив, что наши солдаты и офицеры смело купаются в реке, стали почти ежедневно насылать на них своих «асов». Вот и сегодня один из них внезапно выскочил из-за леса и на бреющем полете брызнул по реке пулеметной очередью. Хотя выскочить из воды успели не все, жертв, к счастью, не было. Вовремя нырнув, купающиеся ловко уходили из-под обстрела.
