ЯНВАРЬ — ОКТЯБРЬ 1943
Новая форма и новое название нашей армии. Погоны. «Дикая» огневая точка. Март 1943. Дрезина командующего. Расстрел. Фронтовые парадоксы. Генерал действует. Узкое совещание. Разговор в редакции. Дело разведроты. Михаил Иванович Калинин. Нас преобразуют в корпус. Иван + Соня = ...
Новая форма и новое название нашей армии
В разгар осенне-зимних боев 1942—1943 годов был получен Указ Президиума Верховного Совета СССР «О введении новых знаков различия — погон, и изменении формы одежды военнослужащих». В центральных газетах были показаны новая форма и погоны, дано подробное их описание.
Вторая военная зима была уже в полном своем уборе. Накатанные зимние дороги и пешеходные тропы блестели на солнце отполированные солдатскими сапогами, санными полозьями и автомобильными шинами; по бокам дорог стояли густые закуржавелые еловые чащи, надежно укрывая своим нарядом продвигающихся по ним путников. Воздух пахнул чистым снегом, просушенный тридцатиградусным морозом. Снег, сыпучий и хрусткий, в лесу доходил почти до пояса, а на открытых полянах его так спрессовало морозами, что не брала лопата.
Передовые позиции часто полностью заметало снегом, и тогда солдаты откладывали винтовки, автоматы и брались за лопаты, откапывали и очищали от снега окопы и ходы сообщения, отбрасывая снег в сторону противника. Снежные холмы возвышались теперь над окопами с обеих воюющих сторон, огромными валами тянулись вдоль фронта. Все было заметено, завалено снегом, укрыто от людских глаз, и казалось, что люди там ходят где-то глубоко под снегом. Огневые точки оказались намного ниже уровня снега, но их все-таки было хорошо видно, потому что по несколько раз в сутки они огнем «прочищали» местность перед собой, и эта их «чистка» оседала темной копотью на белом снегу. Блиндажи тоже были заметены толстым слоем снега, и вход в них часто шел по снежным тоннелям.
Вторую военную зиму наша армия встретила уже по-хозяйски. Теперь у нас были хорошие, благоустроенные блиндажи и окопы, ходы сообщений были вырыты в полный профиль, огневые пулеметные точки освещены и утеплены, заблаговременно наладили печное хозяйство, заготовили еще летом дрова, а во многих блиндажах появились даже керосиновые лампы. Все предполагали, что нашему фронту предстоит еще не одна зимовка.
Моя 310-я стрелковая дивизия была переведена из нашей армии, и я больше не встречал ее. Под Киришами теперь стояла 44-я стрелковая дивизия, и я стал ее нередким гостем. Здесь я познакомился и, прямо можно сказать, подружился с редактором дивизионной газеты, майором, фамилию которого не только трудно запомнить, но даже и выговорить — очень редкая украинская фамилия.
Это был смуглый южанин, лет тридцати пяти, невысокого роста, с серыми глазами и черными густыми бровями, сросшимися над переносицей; обладая особо пытливым характером, он был активным собеседником, очень общительным и трезвым политическим деятелем, хорошо понимал задачи армейской печати, и его дивизионная газета постоянно занимала ведущее место среди других дивизионок. Он чаще других редакторов посещал политотдел армии, нередко спорил там, добиваясь положительного решения того или иного вопроса.
Бывая в его редакции, я всегда старался встретиться с ним, и мы, как правило, подолгу беседовали, обсуждая текущие вопросы внутренней и международной политики партии, искали исторические параллели и пытались заглянуть в будущее: какой будет страна после войны. Приятно отметить, что наши мнения по важнейшим вопросам никогда не расходились, и мне кажется, что иначе и быть не может с людьми, исповедующими единую, марксистско-ленинскую, идеологию и твердо стоящими на ее позициях.
Вот и сейчас я шел в 44-ю дивизию с задачей проверить, как идет обсуждение Указа и какова морально-политическая подготовка личного состава к введению новой формы одежды, погон и офицерских званий для командиров и политработников. Нужно было изучить реакцию солдат и офицеров на новый Указ, как они понимают и воспринимают эти нововведения. И вопрос этот был далеко не праздным.
Еще не забылись ненависть и презрение к золотопогонникам из белогвардейщины и армий интервентов, которыми дышали в годы Гражданской войны рабочий класс и крестьянство, а они составляли костяк нынешней Красной Армии. Эту ненависть к погонам знали не только мы, ее хорошо знали и наши враги, и потому, попадая в плен, они прежде всего спешили сорвать со своих плеч погоны. В то же время нам не чуждо было и историческое прошлое Красной Армии и Военно-морского флота, не однажды в истории русская армия покрывала себя неувядаемой славой в борьбе за сохранение целостности и независимости нашей Родины, при выполнении своего союзнического долга — и русские солдаты и офицеры всегда были при погонах.
Шел я один, день был ясный, мороз, потрескивая, шел рядом со мной по верхушкам деревьев; по широкой укатанной дороге шагалось легко и даже приятно, в высохших за ночь валенках ногам было мягко и тепло, овчинный полушубок с белым меховым воротником легко лежал на плечах, не создавая препятствий для движения. Плотно упакованный в офицерское снаряжение, я шел быстро, все шире и шире шагая.
Мне так не удалось подъехать на всем сорокапятикилометровом пути, но дошел я до дивизии сравнительно рано, и, что меня удивило — я почти не устал, чувствовал себя бодро и готов был идти дальше.
Зима — это моя родная стихия. В Сибири полных шесть месяцев проходят в зиме, а другие шесть месяцев заняты весной, летом и осенью, поэтому организм сибиряков к зиме приспособлен больше, чем к остальным временам года. Что для меня пурга, мороз? Это естественные разновидности зимы, без которых и зима не зима. Такое мнение о зиме у всех сибиряков. Зима — не помеха ни в труде, ни в отдыхе, ни в борьбе.
Погоны
Задержавшись немного в политотделе дивизии, я спешил до темноты добраться до передовой. Блиндаж, в котором я оказался, был обширным, в нем размещался почти взвод солдат. Отсюда ходы сообщения вели к окопам и огневым точкам. Солдаты во взводе были всех возрастов, профессий и национальностей; если бы этот взвод находился в Испании, его обязательно назвали бы интернациональным.
Командир взвода младший лейтенант Борисов встретил меня радушно и, собрав свой взвод, представил солдатам. Поначалу беседа у нас проходила несколько натянуто и сухо, официально, но мало-помалу мы знакомились и доверие, интерес друг к другу становились все глубже, постепенно располагая к свободному обмену мнениями.
Молодой солдат Мамед-оглы из Азербайджана, долго и внимательно слушавший разговор, вдруг спросил:
— А что такая погона?
— Не «погона», а погоны — два их, значит. И не «такая», а такое, — поправил его сосед.
— Ну хватит тебе преподавать русский язык, — оборвал его другой боец. — Ты лучше скажи все-таки, что же такое погоны? Человек спрашивает, да и я вот толком не знаю, что такое. Я их отродясь не видел.
— Не видел?! — удивлением переспросил Мамед-оглы.
