— Гуттен аппетит, — еле двигая челюстью, сказал немец.
В его голосе Вангол почувствовал полное безразличие и обречённость. Этот человек, казалось, был сломлен произошедшим и был для него безопасен. Проглотив пищу, Вангол ответил на чистом немецком языке:
— Данке шон, — и спросил не без издёвки: — Ви гейтс? — Так спрашивают немцы друг друга при встрече. — Как дела?
Офицер, улыбаясь разбитыми губами, опираясь на руку, встал с одного колена, правая рука как бы произвольно скользнула к голенищу сапога. Но пуля, выстрел, который он не успел услышать, сделав аккуратное отверстие между серых глаз, не дала ему завершить задуманное. Узкое лезвие метательного ножа выпало из руки, тускло блеснув, упало в траву. Так с улыбкой на лице и волчьим взглядом холодных безразличных глаз умер этот зверь в облике человека. Вангол, разделавшись с котелком мяса, собрал оружие и, завернув его в плащ-палатку, спрятал в корнях дерева. Для надёжности засыпал листвой и ветками. Может, ещё пригодится. Среди немецких вещмешков он нашёл рацию их группы. Она была исправна. Зелёная лампочка весело мигнула ему, когда он щёлкнул тумблером.
— «Зенит», «Зенит», я «Ветер», приём.
Уже минут двадцать Вангол пытался выйти на связь, но «Зенит» молчал. Вдруг рация заработала, но немецкая, прикрытая телом убитого. Её было едва слышно. Вангол, сняв с головы немца наушники, услышал запросы немецкой станции.
— «Вепрь», ответь «Зевсу», «Вепрь», «Вепрь», отвечайте, приём, — требовал хриплый голос немецкого радиста.
— Я «Вепрь», приём, — ответил Вангол.
— Почему не отвечали?
— Антенну сорвало, чинил.
— Докладывайте, что с русской разведгруппой? Вы в состоянии продолжить рейд?
— Уничтожена. Так точно, — лаконично ответил Вангол.
— Отлично. В вашем районе может находиться особо важная персона, начальник русского лагеря заключённых Битц, предположительно он переодет в форму рядового и скрывается в лесных массивах в районе Городка, Ольшан. Он разыскивается советскими органами ГПУ и НКВД, возможно, и армейскими спецподразделениями. При нём особо ценные документы, представляющие важную информацию для рейха. Примите меры к поиску и задержанию Битца. «Вепрь», как понял, приём.
— Предельно ясно, «Зевс». Приступаем к выполнению задания, — ответил Вангол и выключил рацию.
Вангол спешил. Он решил вернуться к месту первого боя и похоронить товарищей. Немецкая сапёрная лопатка и рация — вот всё, что он взял с собой, уходя с места схватки. Ближе к рассвету Вангол, уложив в одну могилу четверых разведчиков, засыпал их тела лёгкой лесной землёй. Где-то стреляли, далеко, эхо донесло. Посидев немного у могилы, он пошёл туда, где его должны были ждать Битц и Фрол. Ещё не доходя до места, Вангол почувствовал тревогу. Чувство тревоги не просто нарастало, оно обрушилось на него, превратив безлюдный и безопасный до этого лес в наполненный опасностью и ужасом непредсказуемого, но и знакомого и потому ещё более опасного. Он весь превратился в зрение и слух. Упав на землю и прижавшись к ней, услышал шаги спешно удаляющихся людей. Их было много. Уже рассвело, когда Вангол приблизился к месту, где его должны были ждать Фрол и Битц. То, что он увидел, заставило его содрогнуться.
— Смотри, Ошана, у нас гости, — сказал Такдыган, указывая стрелой, наконечник которой затачивал, в сторону заходящего солнца.
Ошана, прикрыв ладонью глаза от палящего светила, увидела, как из пади в их низину выехали три всадника.
Они остановились и, заметив пасущееся стадо и чумы, повернули в их сторону. Ошана вопросительно глянула на старика. Сидевший у костра Игорь взялся за лук.
— Успокойтесь, это наши друзья, мы будем рады этой встрече, — сказал Такдыган, откладывая стрелы на камень. — Игорь, аркань того оленя, что охромел. Будем встречать дорогих гостей свежим мясом.
Через час встречаемые Такдыганом к стойбищу подъехали усталые, но радостные Пучинский, Мыскова и несколько возмужавший Владимир. Сойдя с лошадей, они по очереди обнимали старого охотника, смеясь и вспоминая то время, когда они впервые встретились.
Ярко горевший костёр манил к себе теплом и ароматом стоявшего рядом котла.
— А где Ошана? Где её дочери? — отойдя с Такдыганом в сторону, спросил Пучинский.
— Ты хотел спросить, где Игорь? — вопросом на вопрос ответил старик.
Пучинский смутился и, откровенно поглядев старику прямо в глаза, спросил:
— Он действительно жив? Он здесь?
— Ты не поверил Ванголу? — опять вопросом ответил Такдыган. — Странные вы люди. Не верите своим друзьям. Кому же вы тогда верите, и умеете ли вы верить вообще? Неужели в вашем мире люди всегда лгут? Вангол сын нашего племени, а наш народ не умеет обманывать, вы должны были верить ему. — Немного помолчав, старик продолжил: — Он жив и здоров, только он другой и не помнит себя прежнего. Он стал моим сыном. Он взял себе в жёны младшую дочь Ошаны. Она водится с малышом, в нашей семье пополнение. Я отправил Игоря ловить рыбу, не нужно, чтобы твои спутники видели его, это может повредить Ванголу. Ты же знаешь.
— Да, да, безусловно. А Ошана?
— Она здесь, в чуме, сейчас выйдет, к нам редко бывают гости, — улыбнулся Такдыган.
Через некоторое время Ошана пригласила гостей обедать. Она была жизнерадостна и весела, бусы и подвески украшали праздничную одежду. Глаза озорно сверкали из-под чёрных бровей. Пучинский несколько раз ловил её взгляд, ему становилось страшно. Тогда, давно, эти глаза увели его за собой, и он не смог сопротивляться первобытным чарам этой таёжной красавицы. Сейчас он не мог себе этого позволить, рядом была Нина, с которой он сблизился последние годы, и уже не считал себя свободным. Поздним вечером, когда сытые гости уже отбивались от угощений, Такдыган спросил:
— Что привело вас в наши края?
— Доработка материалов первой экспедиции, но это официально, для начальства, главное — рассказ Вангола, — ответил Пучинский. — Как-то вечером, перед его отъездом, мы сидели за столом, и он рассказал об одной своей находке. Карманных часах, найденных им в какой-то пещере. Вангол сказал, что часы были с дарственной надписью. Фамилия, которую он назвал, для меня представляет особый интерес. С этой фамилией связано нечто интересное. Я давно занимаюсь исследованием некоторых таинственных исторических фактов, имевших место в действительности, но сокрытых неизвестностью. Уважаемый Такдыган, мне известно, что он оставил их вам, мне бы хотелось на них просто посмотреть. Уверен, часы, найденные в таких местах, обязательно имеют историю. Вдруг они прольют свет во тьме неизведанного или приоткроют завесу тайны, — высокопарно, на публику, закончил Пучинский улыбаясь. Но его тирада осталась без внимания спутников.
— Почему же нельзя посмотреть? Смотрите сколько хотите, но это — подарок Вангола, и часы останутся в нашей семье, — ответил старик. Он поднялся и ушёл в свой чум.
Пучинский в волнении ходил около костра. Мыскова о чём-то разговаривала с Ошаной. Владимир, откинувшись на оленьих шкурах, дремал. С трудом доказав необходимость повторной экспедиции, Пучинский взял в группу только Мыскову и досрочно сдавшего сессию Владимира. В начале июня они ушли в тайгу. Почти месяц искали стойбище Ошаны. Им повезло, нашли. Никто из них не знал, что уже идёт война, что сотни тысяч людей гибнут в страшной мясорубке, что тема их экспедиции уже никому не нужна, но сообщить им об этом никто не мог. Они не знали, что Пучинскому и Владимиру уже пришли повестки и мобпредписания, их жизни уже были внесены в списки тех, кто должен был идти на фронт. Идти, чтобы, скорее всего, не вернуться. Так было надо. Им повезло, они ещё не знали, какая беда обрушилась на людей. И могли пока радоваться миру, в котором оказались. Который раскрывался перед ними каждую секунду, с каждым шагом. Они действительно ушли в другой мир, мир тайги, живущий в своём измерении, незыблемый, ничем не нарушаемый тысячелетиями. Не зависящий от людских страданий и бед, мир, живущий по своим законам. Могучий и беззащитный одновременно, он впускал в себя людей, несущих и добро, и зло, как бы принимая неизбежность этого вторжения, перемалывал всех и вся, оставаясь таким, каким был.
