Такдыган, сидя у костра, положив на колено камень, правил на нём острие пальмы. Его руки привычно и ловко делали своё дело, глаза же смотрели в никуда. Ошана держала на руках малыша и, млея, кормила его грудью. Глаза были полузакрыты, а откуда-то из глубины её существа тёк с переливами тихий напев, такой же древний и нескончаемый, как тайга, как сама жизнь, как род Такдыгана. Игорь дремал, уютно устроившись головой на коленях младшей дочери Ошаны. Она нежно перебирала его длинные мягкие волосы, сплетая из них косички. После той неожиданной встречи с отрядом особого назначения Ошана увела свою семью ещё дальше в тайгу, в те места, где они кочевали ещё с мужем. Вдруг руки Такдыгана остановились на полудвижении, он вздрогнул. Ошана, заметив, умолкла и вопросительно посмотрела на застывшего старика.
— Вангол, — сказал Такдыган. — Ему сейчас очень плохо.
— Ты можешь ему помочь?
— Нет, ему никто не может помочь, только он сам.
* * *
— Разрешите войти? — Васильев минута в минуту явился для доклада.
Полковник, взглянув на вошедшего, сказал:
— Входи, майор. Присаживайся. Знакомься.
Сидевший за столом седой, плотного телосложения, в военной форме без знаков различий мужчина встал и молча протянул руку.
— Начальник оперотдела ГРУ, — представился он. — Товарищ майор, прошу вас очень подробно рассказать всё, что вам известно о бывшем начальнике лагеря. Особенно важно — его связи и личное окружение, я уже ознакомился с некоторыми материалами.
Васильев положил на стол несколько листов бумаги, исписанных мелким чётким почерком.
— Здесь анализ и план мероприятий по поиску Битца. Прочтите, если возникнут вопросы, я на них отвечу.
— Хорошо, — согласился разведчик и взял листы.
Читал он внимательно, иногда задавал уточняющие вопросы, на которые Васильев отвечал.
— Вы уверены, что Битц должен быть в Городке?
— Нет, это предположение, но степень вероятности велика.
— Тогда, учитывая всё, район поиска расширяем до возможного двухсуточного удаления. — Он разложил на столе карту. — Это мы возьмём на себя, наши группы уже работают предположительно в этом районе. Ваши люди и милиция должны отработать все населённые пункты и станции в этом радиусе. — Он очертил на карте круг, радиусом охвативший не менее ста километров от Городка. — Кроме того, ориентировки должны быть немедленно подготовлены и разосланы по всей сети железных дорог, вплоть до Москвы. Строгое указание: брать только живым, несмотря на любое сопротивление. Только живым! — Он встал и, прохаживаясь по кабинету, продолжил: — Вы считаете, что Битцу помогли бежать или, более того, его выкрали или пытались это сделать. Кто? Необходимо установить круг предполагаемых лиц из числа осуждённых этого лагеря. Кто из администрации лагеря уцелел и где они?
— Когда я там был, шла бомбёжка и творилось такое, что… я уже докладывал, — опустив голову, как бы оправдываясь, ответил Васильев.
— Майор, езжайте немедля в управление лагерей и привезите списки всех зэков и администрации лагеря.
— Есть, — встав, ответил Васильев и быстро пошёл на выход из кабинета.
— Возьми дежурную машину. Я распорядился, — сказал уходившему майору полковник.
Через час на столе лежала стопка папок с личными делами служащих лагеря.
— Списков зэков в управлении нет, они в лагере, там же и дела. Всё, что у меня было по Битцу, там же, в сейфе.
— Так или иначе, необходимо срочно ехать туда, майор, берите людей и выезжайте, задачу вы знаете. Полковник, у вас есть радисты? — Увидев, что полковник кивнул, продолжил: — Для связи возьмёте рацию, у меня в машине, она работает в одном диапазоне, связь каждые шесть часов, мой позывной «Зенит», ваш «Гроза». Давайте сверим часы. В любом непредвиденном случае рация должна быть уничтожена, головой отвечаешь, майор.
— А собрал я вас вот по какому поводу, — прервав шумный говор, заговорил Козырь, и все замолчали, разом повернув головы в сторону вошедшего смотрящего. Он неторопливо прошёл и сел во главе стола. — Ну-ка, налей стопку, Дед, а то что-то в горле пересохло, давай, братва, пропустим по первой.
Сидевшие за столом потянулись за бутылками, водка живительно забулькала по стаканам. Дед, к которому обратился Козырь, огромный верзила с большим, испещрённым оспинками лицом, аккуратно, как будто боясь ненароком раздавить, взял своей лапищей бутылку и налил в стопку, стоявшую перед смотрящим. Опрокинув в горло водку, занюхав её кусочком хлеба, Козырь, откинувшись на стуле, невесело посмотрел на собравшихся:
— Как дальше жить будем, братва? Немцы прут в Россию, как тараканы. Мне эта власть, сами знаете, не по нутру, но, как ни крути, под немцем будет хуже. Потому говорите, у кого какая дума.
— А чё тут думать, как жили, так и жить будем, немцам армия рога обломает, не впервой они на нас кидаются, — рассудительно заметил один из воров, хрустя солёным огурцом.
— А ты чё, Козырь, предлагаешь нам добровольцами записаться — и на фронт, вшей кормить? — под общий хохот крикнул кто-то от дальнего конца стола.
— С тебя, Студень, доброволец только по бабам шастать, — ухмыльнувшись, ответил Козырь. — Не об этом толкую, тут дело не в том, хотим мы этого или не хотим, нужда заставит решать, когда немец к тебе в хату вломится и бабу твою под себя потянет, да тогда не поздно ли будет. Сейчас надо думать и решать, малявы идут от людей, спрашивают, как быть, под немца оставаться или уходить? Вот послушайте, что Москва скажет. Он из-под немцев, из лагеря успел рвануть, вчера объявился. Дед, позови кореша моего, поди, отоспался уже.
Минут через пять с забинтованной головой в комнату вошёл Москва, его хорошо знали.
— Привет, Москва. Здорово, — услышал он со всех сторон.
Ему уступили место рядом с Козырем, подвинулись, уважали этого вора. Москва, оглядев присутствующих, поприветствовал компанию и без всякого намёка на шутку сказал:
— Если дураками будем, нам всем жопы порвут.
Наступила полная тишина, такого на сходняках никто не слышал.
— Наступают немцы, города берут, коммунистов стреляют, хрен с ними, но и нашего брата не жалуют. Агитируют зэков к себе на службу, а если в отказ, в лагеря гонят, как скот, похлеще наших. Рыжьё из челюстей сразу рвут, стреляют людишек, как кур, жидов и цыган вообще не щадят, сразу к стенке. Вы меня давно знаете, шкурой никогда не был. То, что видел и слышал, говорю. Что говорю — то делаю. Для меня тот, кто под немца ляжет, хуже суки последней будет.
— И что ты предлагаешь, Москва? — спросил всё тот же вор, с сожалением отложив очередной огурчик. — Может, нам всем объявиться с повинной и пойти защищать Советскую Родину, поди, простят легавые наши грешки…
— Заткни пасть, Зубарь, не в масть толкуешь, — оборвал его Москва. — По своим законам жили, так и будем жить, только Родину продавать последнее дело, потому бить надо немца.
