И тут Генрих Анжуйский не выдержал. Ему бы промолчать, чтобы не омрачать день собственного торжества, но Анжу вспомнил об обидах, ему нанесенных, и горячо заговорил:
— Честное слово, просто диву даешься! Можно подумать, мы собрались здесь только для того, чтобы поносить друг друга и оправдать мятежника, посмевшего публично оскорбить особу брата короля!
Все замерли. Это было новое обвинение. Человеку, посмевшему оскорбить принца королевской крови, грозило публичное наказание кнутом на площади, лишение его дворянского звания и титулов и длительное тюремное заключение.
Кардинал, услышав это, поднял голову и потер руки, убеждая себя, что это еще не конец.
Король подался вперед и уставился на пленника, не веря своим ушам.
— Это правда, капитан? — спросил он. — Вы действительно оскорбили моего брата?
— Да, государь, — ответил Лесдигьер.
Карл переглянулся с матерью. Она побледнела. Такого поворота событий она не ожидала. Приходилось начинать все сначала.
Король был даже рад этому и от души поблагодарил бы Лесдигьера, окажись они с ним наедине. Но нельзя было оставлять безнаказанным такой проступок в присутствии всего двора, это весьма дурно могло сказаться на чести членов королевской семьи, которую король всегда должен был свято блюсти.
Маргарита, зная об этом, с досады стукнула кулачком по подлокотнику кресла. Король откинулся назад, слова не шли у него с языка. Франсуа Алансонский только криво усмехнулся. Теперь за дело пришлось браться самой Екатерине. Но она не была бы истинной флорентийкой, если бы позволила признать себя побежденной. И, пользуясь правом адвоката — как выражаются судейские — «выворачивать факты наизнанку», она в полной тишине спросила:
— Что же это были за оскорбления, господин Лесдигьер? Можете ли вы повторить их?
— Позвольте мне ответить за него, — торопливо произнес Генрих Анжуйский, но Екатерина остановила его движением руки:
— Нет, сын мой, говорить будет обвиняемый. Это его право, и мы не смеем ему в этом отказать. Говорите, капитан.
— Я назвал его гнусным негодяем и подлым убийцей, а потом проклял его. Если позволите, ваше величество, я расскажу вам вкратце все то, что этому предшествовало.
И он рассказал о том, как Конде пленил ее сына, как взял с него честное слово и как подло и с чьего согласия был убит, — одним словом, поведал все то, что недавно случилось.
Лесдигьер говорил долго. Никто не посмел прервать его ни словом, ни жестом. Когда он закончил, тишина в зале стояла такая, будто он давно был необитаем, как во времена Меровингов.
Екатерина понимала, что ее сын был здесь неправ и не решалась вступаться за него, боясь навлечь на себя справедливый гнев Карла, Марго и доброй половины зала. Чувство матери не позволило ей сделать этого. Но она не стала вступаться и за Лесдигьера.
Поэтому Екатерина молчала, предоставляя все решать королю. И Карл, который за долгие годы научился правильно так понимать молчание матери, обрушил свой кулак на стол, отчего половина стеклянных бокалов, стоявших на нем, попадала и разбилась вдребезги.
Карл встал из-за стола и пошел на брата. Глаза его выкатились из орбит, жилы на висках и на шее вздулись и бешено пульсировали.
Месье, побледнев, сделал шаг назад. Крийон неусыпным оком наблюдал за малейшими движениями Анжу, готовый в случае опасности для жизни его хозяина немедленно схватить принца и заковать его в железо.
— И ты посмел нарушить дворянское слово?! — продолжал наступать король на брата.
— Я сделал это ради победы! — оправдывался тот. — Я сделал это во славу римско-апостольской веры!
— И как же ты отплатил человеку, подарившему тебе жизнь? Приказал расстрелять его в упор какому-то мерзавцу и сам едва не проколол его шпагой, беззащитного и безоружного!
Анжу уперся спиной в стену. Дальше отступать было некуда. Теперь братьев разделял всего шаг; их дыхание смешивалось.
— Ты просто подлец, братец, и недостоин чести дворянина! — вскричал Карл, и лицо его побагровело от гнева.
Он повернулся к пленнику:
— Господин Лесдигьер, мне искренне жаль, что ваш пистолет дал осечку. Если бы не это, я уверен, вы не дали бы в обиду принца королевской крови.
— Нам пришлось бы тогда скрестить оружие с вашим братом, сир, — ответил Лесдигьер.
— И я искренне был бы рад такому поединку! — воскликнул король. — С мертвых спросу нет. Во всяком случае, мне не пришлось бы тогда краснеть перед всеми за моего брата.
— Государь, — продолжал Лесдигьер, — мне не хотелось бы заставлять вас краснеть вторично, но мой долг солдата обязывает меня рассказать вам о том, как поступил герцог Анжуйский с трупом поверженного врага.
Карл побледнел, медленно подошел к пленнику и заглянул ему в глаза:
— Разве он увез его с собой?
— Да, сир, в Жарнак, так же как и меня.
— И что же… как он поступил с ним?
И Лесдигьер рассказал о том, что видел из окна кареты в Жарнаке. Когда он закончил историю о гнусном издевательстве герцога Анжуйского над трупом принца Конде, то даже Екатерине стало не по себе из-за такого вопиющего и позорного поступка сына по отношению к прославленному полководцу, хотя и врагу. Присутствовавшие в зале фрейлины укоризненно качали головами, а мужчины сжимали кулаки и хмуро глядели на герцога Анжуйского.
Один Франциск Алансонский ничему не удивлялся и с любопытством ждал, гадая, как же брату удастся выкрутиться из такой дурацкой ситуации, в которую он сам же себя и поставил.
Но герцог и не думал оправдываться, ибо все это было правдой. Он видел, как на него вновь стремительно и неумолимо надвигается фигура короля и теперь уже от души жалел, что затеял этот разговор. Пусть уж все закончилось бы одним Монтескье, тогда и Лесдигьер, конечно, не стал бы ничего рассказывать. Но как он мог предполагать, что эта история произведет такой эффект, да еще и на короля, с которым они воспитывались вместе у одних и тех же негодяев? Но он забыл о кормилице Карла, протестантке, которая тайком обучала своего питомца правилам чести и человеческому достоинству.
Карл подошел к брату и вцепился обеими руками в камзол на его груди.
— Ты к тому же еще и мерзавец!.. Кто учил тебя так поступать с поверженными врагами? Разве тебе мало было того, что он уже мертв, ужели надо было устраивать еще и посмешище над ним? Позорное посмешище!!! — вдруг закричал Карл, топнув ногой. — Ибо этим ты опозорил всю королевскую семью! Что станут теперь говорить про короля, чей брат позволяет себе так обращаться с побежденным противником?
Герцог Анжуйский понял, что проиграл. Из героя дня он вмиг превратился в бесчестного и презренного негодяя. Даже мать отвернулась от него, не желая с ним разговаривать. Он неожиданно вырвался из рук короля, бросился на колени к ее ногам.
