– Ты не поверишь, с кем я только что стоял у соседних писсуаров, – объявил Джереми, который неизменно стремился поразить собеседника рассказами о своих встречах со знаменитостями.
– Не представляю, кто бы это мог быть, – отозвался я.
– С Филиппом Сеймуром Хоффманом
[14]
! – воскликнул он. – Я как раз забежал в туалет рядом с театральным комплексом у Линкольн-центра.
– Только не говори мне, что попытался завязать с ним разговор!
Я указал на ряд черно-белых фотопортретов знаменитых людей, украшавших стены ресторана:
– Бывал когда-нибудь вместе с кем-то из них в туалете?
– Они все давно умерли, – чуть обиженно заметил Джереми.
Я заказал кофе и порцию сыра с беконом на гриле. Джереми взял яичницу с картофелем по-домашнему, которую подавали прямо в сковородке. За обедом мы обсуждали упадок газетно-журнальной индустрии и расцвет, переживаемый интернет-ресурсами вроде «Хаффингтон пост», заключив, что новое предложение подоспело кстати.
Джереми сообщил, что Кэтлин Форд хочет получать по одному эпизоду рисованной анимации в неделю и готова платить полторы тысячи долларов за каждый. Непосвященному это могло бы показаться простым способом заработать кучу денег, но я-то знал, что каждый такой мультик потребует многих десятков рисунков.
– Уверен, что уже есть компьютерные штучки, которые облегчат тебе жизнь, – сказал Джереми.
Я действительно знал пару программ, которые позволят вкладывать в работу значительно меньше усилий. Как только у меня появится сюжет, я смогу справиться с анимацией дня за два, а значит, у меня будет оставаться время на другие заказы.
Когда принесли счет, Джереми первым схватил его, чтобы расплатиться, а потом мы поймали такси, доставившее нас к отелю. Форд появилась с пятнадцатиминутным опозданием, но у нее был при этом вид женщины, которой никогда в жизни не приходилось извиняться за задержки. Люди должны были почитать за честь, что она вообще пришла, а когда именно – не так уж важно. Пять футов десять дюймов ростом, слегка за пятьдесят, светлые волосы с отливом, а если бы я имел возможность видеть этикетки на ее одежде и аксессуарах, то уверен: это были бы Шанель, Гуччи, «Эрмес» и Диана фон Какбишьее
[15]
.
Кэтлин сразу же взяла инициативу в разговоре на себя, признавшись, что ей очень нравятся мои рисунки, а когда мы перешли в бар, принялась рассказывать о знаменитых обитателях Нью-Йорка, давших согласие сотрудничать с новым сайтом. Среди них фигурировал Дональд Трамп, которого она знала очень близко, но никак не могла понять, что он делал со своей прической, чтобы добиться такого эффекта. Лично мне Кэтлин не задала ни единого вопроса, кроме как о самочувствии моего отца, который, как она слышала, был не совсем здоров. Потом, уже вскочив, чтобы убежать на очередную деловую встречу, Кэтлин сказала, что готова предложить мне эту работу. Сайт должен появиться в Сети не позже чем через три месяца.
Я принял предложение.
Когда она исчезла, Джереми признался, что у него осталось ощущение, будто над нами только что пронесся смерч. Договорившись вскоре созвониться, мы с ним распрощались. Выйдя из отеля, я поймал такси.
– Угол Хьюстон и Очард, – назвал я адрес.
Машина двинулась в указанном направлении, а я откинулся на черный дерматин сиденья. Никогда прежде мне не доводилось договариваться о работе подобным образом.
Я мог лишь тихо посмеиваться, но до тех пор, пока мои мысли не перекинулись на то, что мне предстояло сделать дальше. Вспомнился обрывок разговора с Томасом накануне вечером.
– Предположим, я найду нужный дом на Очард-стрит, и что мне тогда делать? – спросил я. – Ведь едва ли можно рассчитывать, что голова все еще торчит в том окне.
– Не знаю, – ответил Томас. – Но ты что-нибудь придумаешь.
27
Говарда Таллимана одолевала бессонница.
Говарду Таллиману плохо спалось вот уже девять месяцев. Он не высыпался как следует ни разу с конца августа прошлого года. И сильно похудел. Сбросил целых шестнадцать фунтов. Ремень приходилось утягивать на две дырочки. Но вообще говоря, если бы не мешки под глазами и сероватый цвет лица, он даже внешне похорошел, насколько может похорошеть мужчина, от природы наделенный внешностью садового гнома.
Из-за недосыпания и плохого самочувствия Говард стал впадать в раздражительность, и ему это не нравилось. Окружающие могли подумать, что он чем-то обеспокоен, а Говарду не хотелось выдавать своей тревоги.
Он был не из тех, кто тревожится. Зато сам мог заставить переживать кого угодно. Но наступили времена, когда притворяться, будто у тебя все в порядке, становилось сложнее.
– Ты жутко выглядишь, Говард, – постоянно замечал Моррис Янгер. – Когда тебя в последний раз осматривал врач?
– Со мной все прекрасно, – возражал тот. – Если я переживаю, то только из-за тебя, Моррис. Ты же знаешь, что всегда был самым важным человеком в моей жизни.
При обычных обстоятельствах Говард обожал напряженные ситуации. Более того, они были ему жизненно необходимы, как кислород для дыхания. В какой бы избирательной кампании он ни участвовал, для него не имело значения, насколько мрачно все выглядело вначале и как сильно его кандидат отставал от конкурентов. Говард не сдавался никогда, не опускал рук, даже если окружающие твердили, что все кончено. Он оценивал проблемы и умел их решать. Однажды проходили перевыборы одного из членов городского совета, победу на которых все дружно прочили женщине, ее главным козырем являлся огромный опыт добровольной работы в общественных и благотворительных организациях. Она вложила душу и время в помощь нуждающимся и обездоленным в отличие от самовлюбленного сукина сына, которого проталкивал в совет Таллиман.
– Нам нужно найти способ сделать так, чтобы вся ее добровольная работа обернулась против нее, – заявил он тогда.
На что остальные участники их предвыборного штаба реагировали с немым изумлением. После того как службу Джона Керри во Вьетнаме сумели обратить против него
[16]
, ничего невозможного быть не может, заверил их Таллиман. Определите, в чем сила этой женщины, и сделайте так, чтобы она стала ее слабостью. И Таллиман натравил на нее Блокера, а тот раздобыл сведения, позволявшие утверждать, будто кандидатка отдавала столько времени общественной работе, пренебрегая интересами собственных детей и мужа. Ее сына-подростка якобы повязали с кокаином в кармане, хотя до суда дело не дошло. Нашлись свидетели, что ее муж вечерами околачивался по окрестным барам и не пропускал ни одной официантки, не ущипнув за задницу. Таллиман, естественно, побеспокоился, чтобы все это попало в прессу, хотя никогда не передавал информацию репортерам сам. И если эти истории не доказывали, что женщина оказалась никчемной матерью и женой, то что еще требовалось для этого? А за пару недель до дня выборов Таллиман наводнил нужный район города листовками, представлявшими его кандидата как хорошего семьянина, исподволь подчеркивая, что его оппонентка больше беспокоилась о посторонних, чем о своих близких.
