Переодевшись в черный костюм, старый, довольно плохо сидящий и, увы, единственный (кто же знал, что траурные одежды понадобятся так скоро!), Руперт отправился на поиски жены. Дверь открыла замученная горничная Мойра, с чьим незаметным и приятным присутствием граф уже успел свыкнуться за время путешествия в Бат. Апартаменты Луизы занимали несколько комнат – ее личный кабинет, спальня и гардеробная, а может, что-нибудь еще – дверей тут было предостаточно. Но Руперта интересовала лишь та, за которой находилась его супруга.
– Милорд. – Мойра присела в реверансе.
– Моя жена может меня принять?
– Я спрошу, милорд.
Мойра исчезла за дверью справа – ага, значит, спальня, скорее всего, там. А это, по всей видимости, гостиная, где принимают родственников и ближайших подруг. Руперт прошелся туда-сюда и огляделся – совсем иное впечатление, как будто он оказался в другом доме. Здесь мебель была постарше, картины – поживее, краски – ярче. Сразу видно, девичье жилище. И тут чувствовался отпечаток личности Луизы, ощущалось, что она прикасалась к этим вещам, любила их.
Мойра появилась через минуту:
– Графиня сейчас выйдет.
– Спасибо, – поблагодарил Руперт, и девушка выскользнула в коридор. Луиза появилась меньше чем через минуту; лицо ее было бледным и осунувшимся, она тоже успела переодеться в траурное платье. Черный цвет Луизе не шел, придавая загорелой коже сероватый оттенок.
Руперт подошел и взял ее за руки, жена ответила вялым пожатием и опустилась на кушетку. Граф сел рядом.
– Я все еще не могу поверить, – негромко произнесла Луиза.
– Смерть часто вызывает недоумение, – вздохнул Руперт. – Когда умер мой отец, я не знал, чего во мне было больше – растерянности или боли.
Луиза впилась в него взглядом:
– Как ты справился с этим? Я сейчас не понимаю, как можно вообще с таким смириться. А ведь еще позавчера мне казалось, всю мою жизнь я верила, что для меня не существует препятствий…
– Ответ прост – время. – Руперт протянул руку и коснулся ее щеки. – Только оно и люди, которые находятся рядом, могут помочь пережить утрату. И сейчас важно находиться в окружении тех, кто может разделить твою печаль и поддержать тебя.
– Мне остается верить тебе на слово. Я не могу этого осознать. Даже то, что он лежит там, и я его видела…
– Тш-ш. Не думай об этом.
– Я не могу не думать! – вдруг взорвалась она, отстранилась, вскочила и заметалась по комнате. – Мой отец умер, хотя всегда был здоров! И я понятия не имею, за что мне послано такое испытание… ах, впрочем, что это я. Анна научила меня плохому. Испытание! Я просто ничего не понимаю. Мне хочется убить кого-нибудь, но разве это поможет?
– Можно попытаться убить меня, – смиренно ответил граф. – И ты узнаешь ответ.
Луиза засмеялась и тут же оборвала смех.
– Руперт! Как ты можешь шутить в такой момент!
– Может, это сейчас единственный выход.
– Вечером придут друзья отца, – вдруг сообщила Луиза. – Будет небольшой ужин.
– Семья в трауре. Ты уверена, что так стоит поступать?
– Здесь твои старомодные правила не действуют, – отмахнулась Луиза, и этот жест и ее слова вдруг больно резанули Руперта по сердцу. – Эти люди – часть нашего окружения, и я не могу их не принять. Их семьи связаны с нашей не только хорошими отношениями, но и контрактами.
– Я понимаю, что на Севере деловые связи – это все, – терпеливо произнес Руперт, – однако тебе не кажется, что они не должны заслонять человеческие отношения?
– Они не заслоняют… – Луиза прервала сама себя и воскликнула с досадой: – Я не хочу сейчас тебе ничего объяснять и оправдываться, не хочу и не буду! Мне нужно побыть с ними – я знаю их с детства! Мой отец сделал бы так же. Он поступил так, когда умерла мама, я знаю. Траур – это не повод прекращать жить, это основание для того, чтобы вспомнить все хорошее, что есть в жизни. И начать ценить то, что осталось.
– Может быть, но я этого не понимаю.
– Ты в своем праве. – Ее тон стал ледяным.
– Я в праве мужа. И я хочу сделать то, что лучше для моей жены. Мы долго добирались сюда, Луиза, тебе следовало бы отдохнуть.
– Ты совсем меня не знаешь, – возразила она с досадой, – но тебе уже известно, что я делаю то, что хочу. Сейчас я желаю, чтобы эти люди пришли сюда. Почему ты не можешь этого осознать?
Руперт поднялся:
– Потому что ты испытываешь сильное горе и можешь не понимать своих истинных потребностей.
– Ты знаком со мной всего лишь месяц, – бросила Луиза, – откуда тебе это знать?
Граф понимал, что она произнесла это не потому, что хотела причинить ему боль, а потому, что ей самой было тяжело. Однако то, что Луиза смогла разрыдаться только в объятиях Мортимера, то, что она слушала и не слышала мужа, то, что она продолжала поступать, не считаясь с его мнением и желаниями, – все это встревожило Руперта. Он потерял контроль над ситуацией, даже тот призрачный, что у него был. Его обаяние и знание людей вдруг дали сбой. И не с кем-нибудь, а с собственной супругой.
– Хорошо, – произнес граф спокойно, – мы поступим так, как тебе хочется.
Глава 14
Гроза шла издали и катила перед собою бочку душного воздуха, который обрушился на Глазго, заставляя людей широко распахивать окна, – а следом за ним пришел очищающий ливень. Луиза успела всласть надышаться дождем, стоя на балконе (в ее комнате всегда был балкон, в каком бы доме она ни жила), а затем настало время спуститься в гостиную, где уже собрались близкие люди. Там окна были закрыты наглухо, чтобы гроза не расстроила планы влиятельных господ. Снаружи они не имели возможности повлиять на стихию, но в доме могли себе позволить подобную иллюзию.
Луиза поймала себя на том, что злится, и она даже знала на кого.
На собственного мужа.
Граф Рэйвенвуд спустился вместе с женою в гостиную, где принимали соболезнующих, и хотя внешний вид его был не идеален (Луизу это мало интересовало сейчас, но она все-таки заметила, что траурный костюм на муже сам дышит на ладан), зато манеры были даже слишком безупречны. Сегодня вечером Руперт решил изображать настоящего аристократа с деревянной салонной выправкой, безукоризненными движениями и округлыми фразами, которые создают ощущение, будто ты ни о чем не говоришь, хотя разговариваешь уже полчаса.
Ах, маленький нюанс: Руперт ведь и был настоящим аристократом.
Более того, спустя некоторое время граф решил, что будет не лишним подпустить иронии в разговоры, и атмосфера вокруг него стала еще более… разреженной. Будучи неспособной все еще понять и принять тот факт, что любимый отец умер, Луиза всеми силами старалась отвлечься и направить свой возникший от абсолютной беспомощности гнев куда угодно, лишь бы он не душил ее. Возможно, ночью снова придут слезы и принесут облегчение, но сейчас глаза оставались сухими, несмотря на постоянно звучавшие соболезнования, и Луиза умудрялась даже говорить с людьми. И все это время присутствие графа жгло ее, словно раскаленный клинок, прикоснувшийся к коже.
