У Президента Ельцина — собачий нюх на подлость. Павел Сергеевич — простолюдин, человек войны, герой гор; Ельцину импонировали простолюдины, но Грачев так эффектно (и так часто) складывал локоть со стаканом коньяка, чтобы провозгласить за «здоровье Верховного главнокомандующего», что Ельцин — насторожился.
А тут еще и Полторанин подлил масла в огонь: на саммите в Ташкенте Ельцин и Грачев (одиннадцать часов дня!) вдруг переглянулись, вышли… друг за дружкой… из-за стола переговоров и скрылись в соседней комнате.
«Главное — успеть», — смекнул Полторанин.
Точно! Локти углом, водка до края. А на улице — тридцать два градуса жары, у Ельцина, между прочим, расписан каждый час: поездка в район к чабанам, потом — авиационный полк, встреча с офицерами, в пять — переговоры с Каримовым и так — до ночи. «Умереть хотите? — заорал Полторанин! — Вгонят, вгонят… прохвосты… Президента в гроб!..»
Грачев размахнулся и кинул (именно кинул) стакан на стол, причем водка — не расплескалась:
— Борис Николаевич, че он… привязался, а! Придирается… Борис Николаевич! Хоть вы ему, петуху, скажите… ладно? Презервуар!
«Взаимное раздражение, — уговаривал себя Барсуков, — не повод для ссоры. Президент приказал «дружить», значит будем дружить. «А прикажет говно жрать — сожрем», — заявил Полторанин, и Барсукову это очень понравилось… не в том смысле, конечно, что он, генерал-лейтенант, был готов съесть все что угодно, а как особая государственная позиция.
Барсуков знал: люди, окружающие Ельцина, порох не изобретут… ну и ладно, продержимся, Бог даст, сохраним власть… — а приказ Президента выполнят? В час икс? Это самое… жрать будут?
Да, выскочки, самозванцы, негодяи… — все так, но ведь там, где деньги, власть, там всегда подонки (на то они и подонки, чтобы быть там, где деньги и власть); у них… у мерзавцев… нет других путей, Брежнев… из Молдавии… тоже привез в Москву, в Кремль, черт знает кого — и что? Страна-то жила! Работала! Развивалась!
Всадник может быть без головы, не страшно. А лошадь нет — лошадь не может быть без головы, — диалектика!
— Слышь, генерал, ты о Грише… о Явлинском… как думаешь?
Водка клонила Павла Сергеевича в сон, но он — держался.
— Лай из подворотни! — отмахнулся Барсуков.
— Он… дебилом меня назвал.
— Надо же!
— Делать че?
— Пренебреги.
— А в морду по зубам… не лучше будет?…
— Какой ты грубый… Не деликатный.
— Я? Я, может быть, художник в душе. Но у меня конфликт между душой и телом. Перманент!
— Ишь ты…
— Откуда ты знаешь… у меня, — Грачев мечтательно закинул руки за голову, — у меня, может быть, душа просит ананасов в шампанском — понял? А организм требует водки. И как мне быть?
— Тяжело.
— П…ц какой афедрон. Так в морду не лучше?
— He-а. Не эффективно. Гриша обидится — и ничего не поймет. Он обидчивый, потому и упрямый, по жизни… баранчик… Гений. Которому, бл, нечего сказать! Его оглоблей не перешибешь, он же, как баба, Гриша… наш, только у бабы, слушай, на все есть ответ…
Настоящий десантник держит беседу даже сквозь сон.
Эх, служба государева, куда, куда министра несет, а?.. На какие склоны он закинет свой вертолет?
Кремль часто терял Ельцина из виду, обычно — после обеда. И — уже до утра. Но если Ельцин все-таки шел сам, его быстро выводили через пожарный выход и — сразу на дачу.
«Коржаков, двери! — орал Ельцин, раскачиваясь на стуле. — Принесите двери, я хочу выйти!..»
Функции руководителя страны незамедлительно принимал на себя генерал-майор Александр Васильевич Коржаков. Он усаживался за рабочий стол Президента и отвечал на телефонные звонки. «Нормально, — рассуждал Барсуков, — с утра Ельцин, потом — Коржаков, курс-то один, все правильно. А главные решения, если Президент занемог, можно отложить и на следующий день, ничего страшного, утро вечера мудренее, народная поговорка. Справляется Коржаков. И не хуже, чем Президент, между прочим, особенно — по наведению порядка. Ну и ладно… что он недавно еще майором был, не боги горшки обжигают, мышление-то государственное… А ему, значит, майором тычат… умники! Растут люди. Быстро растут. И Президенту — огромная благодарность, что умеет поощрить, не только себя, можно сказать, но и людей видит. Александр Васильевич тоже добрый человек, отзывчивый: на гармошке играет, танцует, поет. Сам Борис Штоколов послабже будет, это все отмечают… А если по мордам нахлестает… так ведь извинится потом, отходчив он, зла на людей не держит… Иностранцы Александра Васильевича признают, с каждым праздником поздравляют, он и в переговорах… разных… участвует, пусть за дверью пока, зато все время рядом, чтоб Президент, значит, мог, если что, и совет получить… квалифицированный…»
— Может, здесь примешь, а? — Барсуков улыбнулся… через силу… и толкнул Грачева локтем.
— Чего? — вздрогнул, не просыпаясь, министр обороны. — Я тут.
— Машину вертай.
— Чего? — Грачев открыл глаза.
— Машину взад вертай… устал я… — понял?
Вдруг стало слышно, как ноет мотор.
— Беспокойный ты… — раззевался Грачев. — Отдыхать не умеешь…
И закрыл глаза.
— Куда тебя дьявол несет, Паша? Генерал армии Грачев как счастье и гордость безумной России! Ты ж не птица-тройка, черт возьми, чтоб скакать хрен знает куда, ты ж у нас министр, ты ж… Фрунзе сегодня! Жуков! Подвойский! А куда ты несешься, мать твою за ногу, водки хочешь? здесь сожри! Сколько влезет сожри! Надо будет — цистерну подгоним, жри оттуда, прямо из крана, жри пока стоишь, лежа уже не пьют, захлебнуться можно, зачем на Эльбрус-то лезть, объясни!
— И с-час возьмем, и на снегу возьмем… — Грачев с удовольствием вытянул ноги. — Фейер-верк!..
— Пал Сергеич без фейерверка… это ж не наш Пал Сергеич, — веселился Азат. — Скучно ему, понимаете? Не в себе он вроде как… без фейер-верка… На горе-то, Михал Иваныч, мы были… на той… Пал Сергеич запамятовали, так что не волнуйтесь уж, чудненько все будет, мигом обернемся… туда-сюда… как на ковре-самолете… Ребята адлерские — боги, а не ребята, хошь куда рванут, керосин на неделю схвачен, опытные, значит… если Пал Сергеич еще что сфантазирует… — пожалуйста!
Барсуков вздрогнул.
— Погоди бараться!.. Вертолет… что? Не из Москвы? Не федеральный?
Азат расплылся в улыбке.
— А че ж следы-то следить? На хрена, прости Господи? Местная машина, газпромовская… за их счет живем, можно сказать. Мы — гоняем, они платят…
— Без связи? Без спецсвязи?…
— Ага. Налегке идем. Свободные.
— Как без с-связи… Вы что? А случись… война? В-в войсках что?…
— Обождут значит, — уверенно сказал Азат. — Пауза у нас. Отпуск. Свобода, короче говоря.
