Переговоры проходили в проездном створе Фроловских ворот. Князь Остей не позволил послам Тохтамыша въехать в город.
Послы слезли с коней, настороженно вглядываясь в лица стоявших перед ними людей в длинных парчовых охабнях и собольих шапках.
– Ну, с чем приехали, родимые? – обратился к послам Остей. – Выкладывайте!
– Здрав будь, Остей Валимунтович, – с легким поклоном заговорил Василий Кирдяпа. У него были хитрые, колючие глаза, нос с горбинкой, жидкие усы и борода. – Рад встрече с тобой!
– И вам поклон от нас, бояре, – сказал Симеон, обращаясь к свите за спиной Остея. С толстых губ Симеона не сходила приветливая улыбка.
Никто из московских бояр не ответил на приветствие Симеона.
– Давайте ближе к делу, любезные, – холодно обронил воевода Копыл.
Симеон переглянулся с братом, мол, ты старше меня по возрасту, тебе и речь вести.
Василий Кирдяпа шагнул вперед и слегка прокашлялся, стараясь скрыть волнение.
– Хан Тохтамыш не хочет воевать с московлянами, – промолвил он, не зная, куда деть свои руки. – Тохтамыш пришел сюда, чтобы сразиться с Дмитрием Донским, который дань ему не платит. Тохтамыш восхищен мужеством московлян, кои, будучи брошенными своим князем на произвол судьбы, все же не сложили оружие. Тохтамыш намерен вернуться обратно на Волгу, но перед уходом он хочет осмотреть град Москву. Если московляне впустят Тохтамыша с небольшой свитой к себе в город, то хан дарует им мир… – Василий Кирдяпа помолчал и торопливо добавил: – Тохтамыш ничего не просит у московлян, ни откупа, ни дани… Пусть московляне встретят его с честью, только и всего.
– Только и всего, бояре! – с улыбкой воскликнул Симеон. – Что скажете?
– Поверила кобыла волку, так осталась без жеребят, – проворчал воевода Копыл, с неприязнью взирая на Симеона и Василия Кирдяпу.
Бояре московские пребывали в легком замешательстве. По их лицам было видно, что они согласны заключить мир с Тохтамышем. Однако желание Тохтамыша въехать в Москву с небольшой свитой порождало в них недобрые опасения.
– И велика ли будет свита Тохтамыша, коль мы впустим его в город? – поинтересовался боярин Кудеван.
– Сотня всадников, не больше, – ответил Василий Кирдяпа.
– Други мои, рассудите сами, Тохтамышу нужно соблюсти свое лицо, – многозначительно вставил Симеон. – Как-никак он же великий хан! А посему его должны сопровождать человек сто, не меньше.
– Что ж, нам сие понятно, – проговорил боярин Корней Лыко, почесав у себя за ухом. – Сотня конников вполне пристойная свита для хана. Пожалуй, при таком раскладе мы можем впустить Тохтамыша в Москву. Что скажешь, княже?
Бояре и воеводы посмотрели на Остея Валимунтовича, который хранил загадочное молчание.
– Не верю я ни этим ханским лизоблюдам, ни Тохтамышу, – резко бросил Остей. – Коль Тохтамыш желает заключить с нами мир, пусть поворачивает своих коней на юг в степи. Зачем ему в Москву входить? Не за тем ли, чтоб увидеть, много ли здесь ратных людей?
– Верные слова! – поддержал Остея воевода Копыл. – Ордынцам верить нельзя, у них язык раздвоенный, как у змеи. Речи их лживые! Гнать надо этих послов в шею! Оба они сукины сыны и Иудины внуки!
– Придержи-ка язык, удалец! – рассердился Василий Кирдяпа. – Мы прибыли в стан Тохтамыша, дабы избавить Нижний Новгород от татарского нашествия. Не нужно нас в Иудином грехе обвинять! Коль рассуждать о предательстве, то прежде всего надо вспомнить Дмитрия Донского, который улизнул из Москвы, не пожелав сражаться с Тохтамышем.
– Вот именно, – поддакнул Симеон. – Похоже, Дмитрию Ивановичу своя рубаха ближе к телу, а до вас, горемычных, ему и дела нету.
– Дмитрий Иванович ушел из Москвы, чтобы собрать рать против Тохтамыша, – сказал Остей, сурово сдвинув брови. – Скоро он подступит к Москве во главе общерусского воинства. Тогда Тохтамышу не поздоровится!
– Не собрать Дмитрию Ивановичу большую рать, – вновь заговорил Василий Кирдяпа, – на этот раз князья не пойдут за ним. Вы думаете, что токмо мы двое приехали на поклон к Тохтамышу; как бы не так! Муромский и рязанский князья также изъявили свою покорность Тохтамышу. Тверской князь Михаил Александрович тоже известил Тохтамыша о своей готовности платить ему дань. Суздальские полки не станут воевать с Тохтамышем, ибо наш отец Дмитрий Константинович не собирается жертвовать своим уделом в угоду Дмитрию Донскому.
– Может, Дмитрий Иванович уже разбит татарами, не доходя до Москвы, – промолвил Симеон. – Да будет вам известно, други мои, что отряды Тохтамыша захватили Звенигород, Дмитров, Переславль-Залесский… Не сегодня-завтра татары возьмут Владимир! На что вы надеетесь, бояре? На какую подмогу?
– У Дмитрия Донского земля горит под ногами, а вы тут тешите себя пустыми надеждами, что князь ваш вот-вот появится под Москвой во главе сильной рати! – презрительно рассмеялся Василий Кирдяпа, размахивая руками прямо перед носом притихших московских бояр. – Одумайтесь, братья! Послушайте нашего совета, примите с честью Тохтамыша у себя во граде, этим вы избавите свои семьи от татарской напасти.
– Имейте в виду, бояре, коль осерчает Тохтамыш, то он простоит со своим войском здесь до первого снега и возьмет Москву измором, – вторил брату Симеон. – Не упускайте же возможность замириться с Тохтамышем. Иль мало вы хлебнули тягот войны? Иль по душе вам терпеть скученность и голод в осажденном граде?..
Воевода Копыл стоял на том, что верить Тохтамышу нельзя, а его послов нужно гнать в шею. Однако московские бояре были настроены на то, чтобы принять мир от Тохтамыша на его условиях. Обступив Остея, бояре теребили его за рукава объярового кафтана, требуя от него прислушаться к совету нижегородских князей.
– Когда еще придет к нам на выручку Дмитрий Донской с полками, – молвил боярин Корней Лыко. – И придет ли он вообще?
– Случиться может всякое, – заметил боярин Кудеван. – Иль ратные сборы надолго затянутся, иль разобьют татары Дмитрия Ивановича где-нибудь вдали от Москвы. Поэтому нам лучше не испытывать терпение Тохтамыша и принять его условия.
– Народу в город набилось очень много, от такой скученности могут болезни начаться, а эта беда пострашнее татарских стрел, – вставил боярин Богучар. – Нечего вола за хвост тянуть, други мои. Надо замириться с Тохтамышем.
Наконец Остей согласился впустить Тохтамыша в Москву. По лицу Остея было видно, что в нем самом зародилось сомнение относительно того, удастся ли Дмитрию Донскому собрать соседних князей под свои стяги.
– Поезжайте в ордынский стан, – промолвил Остей, хмуро взирая на Симеона и Василия Кирдяпу. – Скажите Тохтамышу, что московляне готовы открыть ему ворота.
* * *
За столом сидели четверо: суконщик Адам, его жена Прасковья, Агафья и повитуха Семефа. Прасковья осторожными движениями наливала в глиняные тарелки гороховый суп со свиным салом, умело управляясь с липовым черпаком. Перед ней на столе стоял пузатый, потемневший от копоти горшок, источавший аромат горячего варева.
