— Так мне кажется, — пожал плечами сенешаль и улыбнулся.
Гул шагов в сводчатой прохладной крипте дополнился шагами удаляющегося сенешаля.
— Объяснитесь, сенешаль! — крикнул Ричард взволнованно.
Жан де Жизор обернулся, отвесил еще один поклон и сказал:
— Мое почтение, эн Ришар!
И удалился вслед за остальными. Некоторое время король сидел в задумчивости, затем резко встал с кресла и отправился на поиски Беренгарии. И он нашел ее в саду за церковью. Она сидела на скамейке с весьма гордым видом, а рыцарь Ренье де Тараскон, приплывший в Акру на том же корабле из Триполи, на котором после болезни Ричарда и взятия города возвратилась Беренгария, стоял перед ней и что-то пылко говорил. Увидев Ричарда, Ренье смутился и отступил от королевы на пару шагов. Горячая кровь застучала у Ричарда в висках, ударила в затылок.
— Что вам угодно, эн Ренье? — спросил он люто.
— Мне… Собственно, ничего… Я просто рассказывал ее величеству о том, зачем прокалывают сикоморы.
— Это правда? — обратился король к королеве.
— В общем, да, — пожала плечом Беренгария.
— Оставьте нас, эн Ренье, — приказал Ричард рыцарю.
Когда тот удалился, Ричард долго не мог найти что сказать. Наконец спросил:
— И зачем же?
— Что зачем? — растерялась Беренгария.
— Зачем их прокалывают?
— Кого?
— Сикоморы.
— Это делают в начале лета, чтобы после созревания сикоморы были слаще.
— И зачем этому Ренье понадобилось вам это рассказывать?
— Почему ты говоришь мне «вы»?
— Потому, ваше величество, что о вас ходят слухи. Вы что, хотите играть при мне ту же роль, которую моя мать Элеонора играла при моем отце? У вас это не получится.
Беренгария вскочила со скамейки и, закрыв лицо руками, разрыдалась.
— Довольно странные слезы, — пожал плечами Ричард. В мозгу у него стучало, будто там шла нешуточная битва. — Может быть, вам жалко, что я прогнал от вас эн Ренье? Я понимаю, вы тесно подружились с ним в Триполи. Настолько тесно, что утратили нашего дель… ребенка.
— Прекрати издеваться надо мной! Я не потерплю этого! — вспыхнула в обиде Беренгария, и впервые за много месяцев Ричард увидел ту самую принцессу Наваррскую, которая в гневе жаловалась ему на его рыцарей в Мессине. Она была по-особому хороша в своем справедливом гневе.
— Ах, ты не потерпишь этого? — взъярился пуще прежнего Ричард, сам не зная, что с ним происходит. — Так можешь убираться назад в Триполи вместе со своим любовником!
Слез у королевы уже не было. Они высохли в пылающих от обиды глазах.
— Что ж, я, пожалуй, так и поступлю, ваше величество, — сказала Беренгария. — Прямо сейчас. И не в Триполи, а на Кипр.
— Скатертью дорога! — закричал Ричард, подняв над головою сжатые кулаки. — Я вижу, что вам всем наплевать на нашу священную цель! Прочь, лукавая жена, отправляйся хоть к черту на рога! Не желаю больше тебя видеть!
Он развернулся и зашагал прочь из церковного сада. Если б он услышал за спиной новый взрыв рыданий, быть может, он бы вернулся, но Беренгария стояла как каменная и молча смотрела ему вслед.
Расставшись с женой, Ричард отправился обедать во дворец великого магистра госпитальеров. Гарнье де Нап устраивал осмотр того, как его замок в Сен-Жан-д’Акре вновь приведен в порядок после хозяйничанья тут сарацин. Он долго водил гостей — Ричарда, Конрада, де Шампаня, де Бургоня, де Сабле, Меркадье, де Дрё, де Летанга, де Бетюна, де Бриенна и других — по сводчатым анфиладам комнат, пока наконец не усадил всех в самом просторном зале за огромный круглый стол. Во время обеда говорили опять о заложниках, Конрад высказал здравую мысль о том, что стоило бы отпустить большую часть, оставив только самых знатных.
— Отпустить на тот свет? — мрачно пошутил Ричард.
— А что, можно бы и на тот, — сказал Конрад. — Воевать так воевать, а не ждать выкупа за заложников. По-моему, Саладин и не собирается ничего выплачивать. Шутка ли — двести тысяч безантов! Порубить их в капусту и идти на Иерусалим.
В эту минуту появился граф Глостер, он приблизился к английскому монарху и тихо прошептал ему на ухо:
— Ваше величество, беда! Королева Англии только что соизволила покинуть берега Иерусалима-сюр-мер и отплыть в неизвестном направлении.
— Что-о-о-о?!! — закричал Ричард, вскакивая и отшвыривая от себя стул, на котором сидел. Внутри у него все взорвалось и заклокотало. — Конрад! — воскликнул он, глядя на маркграфа Монферратского. — Гарнье! — выпалил он, тотчас бросив безумный взор на великого магистра госпитальеров. — Сию же минуту!.. Немедленно!.. Долой жалость!.. Сто заложников… Нет, тысячу!.. Две тысячи заложников вывести из города и там, где стоял лагерь Саладина, отсечь им головы. Пощадить только последних пятерых, и пусть они отправятся в Галилею к своему султану и расскажут о том, каково обманывать короля Англии и не выполнять условий договора.
— Как! — воскликнул Конрад. — Ведь еще только что…
— Кто против такого решения? — грозно зарычал король Львиное Сердце.
— Я поддерживаю, — произнес Гарнье де Нап.
— И я, — сказал магистр де Сабле.
— Льва узнают по его когтям, — добавил герцог Бургундский.
— Ex ungue leonem, — сказал то же самое по-латыни граф Анри де Шампань.
Приказ был выполнен. Спустя час Ричард стоял на той башне Акры, которую крестоносцы издавна прозвали Проклятой. Рядом с ним находились все, кто присутствовал в замке госпитальеров в момент принятия страшного решения. С высоты башни было хорошо видно, как огромные толпы крепко связанных заложников переходят через реку Бел, и там их выстраивают вдоль всего берега на противоположной стороне.
— Ваше величество! Эн Ришар! — взмолился граф Ролан де Дрё. — Еще не поздно отменить приказ.
— Поздно, — скрипнув зубами, возразил Ричард. — Дайте им знак начинать.
— Вы берете на себя всю полноту ответственности? — спросил вдруг Гарнье де Нап.
— Да! — рявкнул Ричард. — Пусть это будут мои когти.
Вскоре стало видно, как рубят головы и обезглавленные тела сбрасывают в реку. От Проклятой башни до места страшной бойни лежало расстояние не более одного лье, и, обладая острым зрением, можно было хорошо разглядеть свершаемое. Но услышать крики нельзя было даже с самым острым слухом. Однако Ричарду стало мерещиться, будто он слышит. Жуткие душераздирающие стоны и крики с нарастающей силой вонзались в слух и сознание короля Англии, сверля мозг.
— Боже, что ты делаешь, Ришар, остановись! — пробормотал он сам себе спекшимися от ужаса губами.
Немилостиво палящее солнце вдруг стало красным, потом фиолетовым, потом черным, потом — лопнуло, брызгая на Ричарда густой маслянистой кровью…
