Он зашагал за ней, снова и снова прокручивая в голове виденное.
Их путь пролегал мимо сооружения. Внутри были люди; Рут различил темные тени, сидевшие в углах. Вниз свисали веревки, на мостовой стояли ведра с прикрепленными к ним лоскутами бумаги. Рут скользнул взглядом.
«Гертень-обманщик с супругой. Обездолил детей сестры, забрал их дом. Четыре месяца клетки». «Лулана-убийца, отравила мужа. Два месяца клетки». «Бутила-палач, убил изуверски двух детей. Год клетки».
Один прохожий лениво бросил недоеденный пирожок в первое ведро. Арлена подтолкнула Рута локтем, и они прошли рядом. В ведре, принадлежавшем Лулане, лежал маленький штоф, заткнутый деревянной пробкой, и снедь, завернутая в чистую тряпицу. В ведре Бутилы было пусто.
– Правосудие Аретца в действии? – тихо прошептал Рут, склоняя на ходу голову.
Дама-маг пробормотала:
– И милосердие тоже. Говорят, здесь злодеи преступают закон не более двух раз. Каким-то образом Лига борцов их находит. И всех приговаривает к наказанию в клетке. На первый раз некоторым еще удается выжить, но вот на второй…
Она резко дернула его за рукав, уводя в сторону. И направилась к угловому трактирчику с вывеской в розанах, на которой было написано: «Юная дева». Мимо трактира неспешно брели несколько господ в богатых накидках, в круглых шапках с ниспадающими шарфами. Навстречу им быстро шла женщина с большой корзиной, похоже, где-то неподалеку находился рынок. Из-за господ вывернулся скрюченный старичок, переглянулся с Арленой, бодро затрусил в переулок рядом с трактиром.
И они пошли следом.
Старичка звали Увир. Домик у него был маленький, он прятался в глубине длинного кривого переулка, располагаясь не на виду, но при этом близко к Вратам. Его огораживала стена в полтора человеческих роста, за которой лежал уютный дворик с пышными зарослями цветов. Прежде чем зайти в калитку, спрятанную в кладке забора, старичок на мгновенье застыл, воровато стрельнул глазами по соседним изгородям, высоким и беленым. А потом неожиданно низко поклонился Арлене и исчез внутри.
Они зашли следом. Старичок отступал к дому, пятясь и кланяясь.
– Довольно, Увир, – негромко сказала Арлена. – Ты уже не слуга, а я давно не госпожа. Мы с тобой просто старые друзья. Выпрямись, дай я тебя поприветствую…
И на глазах у изумленного Рута благородная Арлена Тарланьская склонилась в реверансе перед простолюдином. Увир стоял с открытым ртом, лишь легкий румянец, окрасивший обвисшие склеротичные щечки, выдавал смятение старика.
– Не покажешь свой дом? – просто сказала Арлена.
Увир суетливо взмахнул ручками с распухшими суставами и кинулся к дверям.
Скоро они уже сидели в маленьком зале с широкими скамейками, покрытыми подушками. Хозяин принес кувшин с отваром гафры, поставил на столик рядом с лавкой блюдо с пирожками, начиненными потрохами дикой птицы – здесь, на юге, это считалось деликатесом. Покончив с угощением, Увир примостился рядом, на низком табурете на ладонь ниже, чем лавки, на которых сидели дама-маг и наследник. Быстро и сбивчиво принялся рассказывать.
Следов княжны в Аретце обнаружить не удалось. Но зато буквально вчера из города уехал последний маг, пользовавший больных. Старичок по странному совпадению встретился на рынке со служанкой мага. Уж как там он организовал это совпадение…
– И сообщила, благородная госпожа, что маг был испуган, – рассказывал Увир, шамкая. – А ранее к нему приходили из Лиги борцов с котами-вредителями и что-то требовали. Так вот, служанка в тот вечер слышала крики и стук, вроде как тупым об стенку молотили. А потом у мага на лице были синяки.
– Он не защищался? – с расстановкой спросила Арлена.
Увир на мгновенье выпучил глазки, потом прижмурил их, как кот.
– Служанка слышала, как он выкрикивал заклинания, но потом начался стук…
– Его заклинания не подействовали, – негромко заключила Арлена.
И они обменялись с Рутом взглядами.
Глава двадцатая
Беги, Таня, беги
Когда Аюзанна принесла ужин, Таня вытянула из нее еще одну новость: дебелую девицу, как и прочих слуг, наняли в услужение не далее как три дня назад, но помещение принадлежало Омселю-Таркифу уже год. Дом до недавнего времени стоял пустой, прислуга считала Таркифа серендионским торговцем, проводящим время в разъездах по Анадее. Кстати, улица, на которой стоял дом господина Омселя, звалась Свечной, и находилась она на рассветной стороне города. Стало быть, центр города следовало искать на закатной стороне.
После ухода служанки Таня натянула платье, быстро поела. И подошла к окну, поглядеть на нефритовые отблески разгорающегося заката, плывущие над крышами. Вот в ту сторону и следовало бежать.
Ее мысли прервали шаги служанки, пришедшей за подносом. Таня отпрыгнула к кровати. И уже с высоты подушек утомленно спросила, какие представления идут в театрусе. Завистливо поохала, услышав, что Аюзанна неделю назад ходила смотреть ужас какую интересную пиесу, под названием «Святой котоборец».
Потом две служанки доставили в ее комнату все то, что она запросила. И почти тут же явился Таркиф.
Таня присела в низком реверансе, горячо поблагодарила и принялась перечислять, в чем еще она нуждается: приличные заколки, достойного вида гребни для волос, хотя бы одна вуаль, дабы было в чем взойти на корабль, толстые чулки во избежание простуды…
Каганский сын очень быстро пожелал ей спокойной ночи и убежал. Таня улыбнулась и прилегла на кровать.
Аюзанна, пришедшая после Таркифа с флигом в руках, спросила:
– А с этим что делать будете?
И кивнула, указывая на поставленные в угол громадный горшок, куль с яйцами, сверток с мясом, покрытый кровавыми пятнами, и сверток поменьше, с солью. Завершали картину завернутые в холстину две серебряные ложки, каждая в две Таниных ладони длиной.
– Приготовлю снадобье, – равнодушно ответила Таня. Демонстративно зевнула, распорядилась: – Пусть мне завтра с утра приготовят ванну, благородная Аюзанна. Моя кожа как кора, завтра же следует смягчить ее моим снадобьем. После чего нужно совершить омовение…
Аюзанна недовольно скуксилась и ушла угрюмая.
Таня ждала сколько могла. В доме господина Омселя стихли последние отзвуки шума, улица за окном была пуста и темна. Свет звезд ложился на камни мостовой, осыпая их серыми бликами. Она досчитала до пятисот, потом еще раз и еще…
Пора.
Стянув с подушки наволочку, Таня уложила туда соль. Не оружие, конечно, но если швырнуть в глаза, мало не покажется. Оставила до поры белый сверток на кровати – вдруг придут проведать.
И потащила под окно большой горшок.
Наступил час «икс», то бишь самый опасный и показательный момент. Таня разложила рядом с горшком набитый яйцами куль и серебряные ложки. Развернула сверток с мясом и старательно составила на полу икебану из окровавленных кусков. Потом уселась прямо на пол и поочередно разбила все тридцать яиц, слив их содержимое в горшок.
