Она вытянулась в струну, словно сама себе приказав: «Смирно!» — и сказала:
— Завтра утром, Елена, придешь ко мне. После того, как отбудешь наказание.
Клитемнестру отвели на место для порки, где юноши проходили обряд посвящения, и наказали розгами. Меня заперли в своей комнате, не дали еды и приказали спать не на постели, а на каменном полу, в темноте — масляные лампы унесли. Я провела ночь в холоде и страхе, мне мерещились попеременно то лебедь и его черные глаза, то глаза сотен горожан, пораженных при виде меня. Я волновалась — не столько из-за того, что уже произошло, сколько из-за того, что предстояло мне услышать наутро от матери. Ибо я дала себе слово — не уйду от нее, пока не узнаю правды. Я решила во что бы то ни стало узнать всю правду о себе.
Когда взошло солнце, я закуталась в шерстяной плащ и отправилась в материнские покои. Они находились возле большого тронного зала с открытым очагом, специально для того, чтобы царица могла незаметно удалиться, когда вечерняя церемония затягивалась, а это случалось весьма часто.
Мать недавно проснулась. Когда я вошла в комнату, служанка драпировала ее плечи в тунику цвета остывшего пепла. Я поняла по ее лицу, что ложилась она только для вида и всю ночь не сомкнула глаз, как и я.
Рассветные лучи солнца, словно тонкие детские руки, протянулись через комнату между колоннами.
— Мое дорогое дитя, — обратилась ко мне мать, — позавтракай со мной.
Она указала на поднос с медом и хлебом, но сама не прикоснулась к еде. Я тоже.
— Елена, меня мучает страх за тебя, — сказала мать. — Ты знала, что тебе запрещено покидать дворец. И твоя сестра тоже знала. Она стала неуправляемой, и нора подыскать ей мужа, который нашел бы на нее управу. Ты не представляешь, какая беда могла произойти во время вашей прогулки. Да она, можно сказать, и произошла.
Больше я не допущу уверток и умолчаний. Правда должна быть открыта, извлечена на белый свет.
— Но, матушка, о какой беде ты говоришь? Горожане — не враги, а ваши с отцом подданные. Они не причинят вреда царевнам. Возможно, если бы я чаще бывала в городе…
— Нет! — Мать хлопнула в ладоши, чтобы заставить меня замолчать. — Нет!
— Все из-за этого пророчества…
Я знала, что слова сивиллы сыграли какую-то роль в том, что меня заключили во дворце. Итак, нужно разобраться с сивиллой и с лебедем. Начнем с сивиллы.
— Это было давно… Когда мы ездили в Дельфы. Там встретили эту колдунью, эту прорицательницу, не знаю точно, как ее назвать. Она что-то предсказала мне… Кажется, будто из-за меня пострадает Азия, пострадает Европа, погибнет много греков. Ты не выпускаешь меня из дворца, чтобы этого не случилось?
Я полагала, что мать ответит отрицательно, но она кивнула в знак согласия.
— Да. Мы надеялись перехитрить судьбу.
На уроках я учила легенды. Например, о том, как деду Персея предсказали, что он погибнет от руки собственного внука, которого родит его дочь Даная. Но все его попытки спастись были тщетны: внук все-таки убил его. А Эдипу предсказали, что он убьет отца и женится на матери, и он пошел бродить по свету, столкнулся с отцом и убил его, не зная, что это его отец, а потом получил в награду трон и царицу в жены, не зная, что это его мать. Никому не дано избежать того, что предначертано.
Я вспомнила слова отца: «В знании — сила. Враг, которого видишь заранее, не может застать врасплох. Врага, о котором знаешь заранее, можно перехитрить».
Пока враг не пришел. Но сивилла ничего не сказала о том, когда ждать беды. И откуда. Несмотря на мужественные слова отца, трудно подготовиться к встрече с врагом, который должен явиться неведомо когда, неведомо с какой стороны, в неведомом обличье. Эдип изведал это на своем опыте.
— Матушка, но ты же знаешь — нельзя избежать того, что предначертано.
— Но попытаться можно!
Она отвернулась от меня к столику, на котором держала баночки с мазями и ароматическими маслами, вылила немного масла себе на ладонь и смазала мне щеки.
— Какая нежная кожа, — сказала она. — Моя Лебедушка.
Я сжала ее ладонь.
— Матушка! Пора и мне узнать то, что знают, по-моему, все. Лебедушка. Дочь лебедя. Я дочь лебедя, мама? Пожалуйста, не сбивай меня с толку словами о моей грации, о белой тунике, как делает отец. Скажи мне правду! Все в Спарте говорят о том, что ты с лебедем… Но на самом деле это не лебедь, это…
У меня язык не повернулся выговорить великое имя — уж слишком самонадеянно это прозвучало бы.
— Мама, я видела этого лебедя, от его перьев исходит сияние. Это сияние ослепляет, как солнце, которое вдруг пробьется сквозь облако. Даже глазам стало больно.
Мать привстала и замерла. Потом она склонила голову на грудь, и я поняла: она прислушивается к самой себе, решает, сколько правды можно отмерить мне. Я видела ее макушку с блестящими черными волосами, так непохожими на мои, но не видела ее лица, не видела, какая отражается на нем внутренняя борьба. Наконец она подняла голову, и я поняла, что она выиграла сражение с самой собой. Она скажет мне правду.
— Подойди.
Она усадила меня рядом с собой на кушетку и прижала к себе. Я ждала.
— Дорогое мое дитя, — начала она. — Я могу сказать только одно: когда твой отец был в отъезде, отец всех богов, правитель Олимпа, явился ко мне. Почему он выбрал меня — не знаю. Конечно, он явился в образе земного создания — в образе лебедя. Ведь увидеть его в подлинном облике для смертного означает смерть. А он не желал мне смерти. Он покинул меня на восходе солнца — примерно в такое же время, как сейчас. Поэтому каждое утро я с ним прощаюсь, заново переживаю разлуку. Как и полагается, у нас родился ребенок, и этот ребенок — ты.
Подозрения, опасения, мечты — это одно, а узнать правду как факт — совсем другое. У меня закружилась голова, и я притулилась к матери.
— Ты — его единственная земная дочь, — продолжала она. — Сыновей у него много, но дочь от смертной женщины — только одна. Он защитит тебя, что бы ни предрекала сивилла. Вот почему мы отважились обойти ее предсказание. Ведь Зевс могущественнее какой-то гадалки.
— Но как же Тиндарей…
— Он все знает. Только делает вид, будто не знает. Наверное, так лучше всего. Нельзя человека лишать чувства собственного достоинства. Он называет тебя «первой красавицей на свете», но не желает признавать, почему так вышло. Конечно, дочь Зевса должна обладать неземной красотой, пока ее не настигла смерть. А смерть неизбежна. Ты должна умереть, как и я. Как все люди. Но пока ты жива, мы сумеем защитить тебя.
Я признательно склонила голову. Теперь все стало ясно, теперь я все поняла.
Мать взяла прядь моих волос и поднесла к своим:
— Мои — от земли, твои — от небес. Посмотри, твои волосы блестят, как солнце!
