— Вы можете поручиться, что здесь нас никто не услышит?
— Вполне, — ответил пасторский сын, — А в чем, собственно, дело?
— Один человек во что бы то ни стало желает видеть вас. Меня просили передать, что вас с нетерпением ожидают возле песчаной насыпи на вересковой пустоши. Но кроме вас ни одна душа не должна узнать об этом!
— Не беспокойтесь, я никому не проговорюсь, — заверил Патрик Брэнуэлл посыльного.
— Тогда разрешите откланяться…
— Скажите мне, — с внезапной отчаянной мольбою обратился к гостю пасторский сын, судорожно удержав его за запястье, — всеми святыми заклинаю вас, ответьте: кто вас прислал ко мне — мужчина или женщина?!
На лице Патрика Брэнуэлла отражалось всепоглощающее нетерпение. Глаза его, впервые за долгое время загоревшиеся жаждой жизни, были неотрывно устремлены в сторону собеседника.
— Простите, сударь, но, боюсь, что до поры до времени это должно остаться втайне. Человек, который меня прислал, пожелал себя не называть в целях вашей обоюдной безопасности.
Патрик Брэнуэлл простился с посыльным и, облачившись в парадный костюм, приберегаемый им для особых случаев, позабыв обо всем на свете, кроме предстоящей встречи, помчался на пустошь.
День выдался замечательный. Мягкие лучи апрельского солнца заливали окрестные долины безмятежным световым потоком.
Пасторский сын выбрался на пустошь, устланную пурпурным вересковым ковром, где над бархатистыми соцветиями деловито гудели пчелы. Патрик Брэнуэлл окинул безбрежное пространство пустоши нетерпеливым взором. Там и сям возвышались огромные валуны и струились мелководные, бурлящие ручьи.
Юноша быстро двинулся вперед, непрестанно озираясь по сторонам. Несколько раз он останавливался возле отливающих золотом песчаных насыпей, пристально всматриваясь в их суровые очертания на фоне заповедной дикой местности. Затем он подходил вплотную к этим горделивым золотым возвышениям и огибал их вокруг, тщетно ища взглядом знакомую женскую фигуру.
Пасторский сын уже начал было думать, что посыльный его надул. Но тут возле очередного песчаного возвышения, в самом сердце бескрайней пустоши, он увидел Ее, и сердце его, истомленное долгой разлукой, едва не выпрыгнуло из груди.
Миссис Робинсон расхаживала взад-вперед вдоль насыпи, напряженно вглядываясь вдаль. Она была ослепительно хороша в своем лазурном муслиновом платье, узких лакированных туфлях-лодочках и модной дамской шляпке, обтянутой по ободку возле полей плотной кремовой тесемкой с вколотой в нее изящной бутоньеркой из нежно-розовых цветов.
Пасторский сын, позабыв обо всем на свете, стремительно бросился ей навстречу и в тот же миг оказался в жарких объятиях почтенной дамы.
— Мой мальчик! — страстно шептала она, покрывая его лицо частыми поцелуями, — Неужели это все-таки ты? Ты жив, и ты со мной! Как трудно поверить в подобное чудо после невыразимых мук, что довелось мне испытать в разлуке с тобою! Бог мой! Я все это время думала, что больше никогда не увижу тебя!
Миссис Робинсон отступила назад и пристально вгляделась в его лицо. Оно заметно осунулось с момента их последней встречи. Под глазами появились темные мешки; ото лба и височной части к щекам разливалась нездоровая бледность.
— Бедный мой мальчик! — прошептала она, пораженная его видом. — Что сталось с тобою за это время! Почему только я не решилась приехать раньше?!
Она нежно обвила руками шею юноши и страстно прижала его голову к своей груди.
— Скажи мне, — лепетала она, словно очнувшись от призрачных чар глубокого сна и неожиданно оказавшись с глазу на глаз с жестокой реальностью, — скажи: что заставило тебя покинуть Торп Грин так внезапно? И даже не попрощавшись со мной и не объяснив причины своего поступка. Розана, моя экономка, сообщила мне, что ты поднялся ни свет ни заря и упросил ее отпустить тебя прогуляться. Это же подтвердил привратник. У меня нет оснований сомневаться в их словах. Так в чем же дело?
Пасторский сын молчал.
— Весь день я провела в бесплодном ожидании, не зная, что и думать, — взволнованно продолжала миссис Робинсон, — А потом… потом для меня начался кромешный ад… Глупый, бессовестный мальчишка! Как мог ты так жестоко обойтись со мною! Ты должен был, во всяком случае, дать о себе знать! Я умоляла тебя об этом в каждом письме… Ты ведь получал мои письма?
— Получал, — коротко ответил пасторский сын, высвобождаясь из ее объятий.
— Так в чем же дело? — миссис Робинсон глядела на него широко раскрытыми глазами, в которых отражалось совершеннейшее недоумение. — Почему ты ни разу мне не ответил? Я ведь даже не была убеждена, что ты здесь. Я ехала сюда наугад, уже не чая увидеть тебя живым… Видишь теперь, к чему привела твоя беспечность? Ну же! Отвечай!
Ее горящий настойчивый взор цепко впился в его лицо.
— Можете поблагодарить за это своего бесценного супруга, — неохотно буркнул юноша, мгновенно оказавшись во власти мучительных воспоминаний, вновь заставивших его ощутить все тяготы и страдания, перенесенные им за последнее время, со свежей остротою.
— Эдмунд? — медленно прошептала миссис Робинсон, и ее губы резко побелели.
— Вот именно. Третьего дня своего пребывания в Гаворте я получил от достопочтенного мистера Робинсона весьма любезное послание, согласно которому мне настрого запрещалось когда-либо видеться с маленьким Эдди и с его милейшей матерью, а также вступать с вами в тайную переписку. Ну? Что вы скажете на это, сударыня? Не правда ли, восхитительная предусмотрительность?
Лицо пасторского сына исказилось в нервной гримасе.
— Я ничего об этом не знала! — воскликнула пораженная миссис Робинсон, — Клянусь тебе!..
— О! — язвительно проговорил юноша, сотрясаясь мелкой дрожью в приступе новой невыразимой боли, — Уверяю вас, что в этом нет надобности. «Мне не нужны твои клятвы, Аннабелла… Достаточно честного слова…» Помните?
Страдальческие глаза пасторского сына сверкнули свирепым упрямством.
Миссис Робинсон мгновенно потупила взор. Нежный румянец тотчас схлынул с ее щек, и лицо ее сделалось белым, как завьюженные угодья Торп Грина.
Наступило долгое молчание. Юноша напряженно глядел на свою хозяйку, с настойчивым безмолвием ожидая ответа.
— Так, значит, ты слышал тот разговор, — наконец произнесла она дрожащими, посеревшими от ужаса губами, — Невероятно!
— Очень даже вероятно, сударыня, — холодно промолвил пасторский сын, — Вы, конечно, не могли меня видеть, так как я стоял за занавесом, отделявшим вашу злосчастную спальню от классной комнаты. Зато я вас прекрасно видел! И слышал!
— Какую же часть разговора ты смог подслушать?
— Я имел удовольствие слышать все ваше утомительное любовное воркование: от первого до последнего слова!
— Боже правый! — воскликнула миссис Робинсон, сгорая в пылу неистового волнения и стыда, — Представляю, что ты теперь обо мне думаешь!
