Покончив со своим нелегким занятием, Шарлотта сложила в конверты оба послания, одно из которых — то, что предназначалось для Генри — приготовила к отправке, другое же — адресованное его сестре — отложила в верхний ящик письменного стола, где хранились заветные весточки от подруг и прочие ценные бумаги, — с тем, чтобы отослать его примерно неделю спустя после первого письма. Она полагала, что в таком случае оно дойдет до Эллен не раньше, чем, по ее расчетам, в почтенном семействе Нассей несколько поулягутся страсти, поднятые ее предыдущим сообщением.
Достойно исполнив свой долг, Шарлотта Бронте в изнеможении откинулась на спинку стула и, судорожно прикрыв лицо руками, позволила наконец душившим ее слезам выплеснуться наружу. Ей предстояло еще одно, не слишком приятное дело — объяснение с родственниками. Но пока что у нее было в запасе несколько драгоценных минут, чтобы как следует собраться с мыслями и хорошенько обдумать свой отчаянный поступок и его возможные последствия в благословенном одиночестве.
Давешнее приключение Шарлотты до поры до времени оставалось тайной для всех прочих обитателей мрачного гавортского пастората. Достопочтенный отец семейства, блаженно вкусив традиционный утренний чай, как обычно, наглухо закрылся в своем кабинете, где в нерушимом уединении готовил воскресную проповедь. Тетушка, милостиво согласившаяся на какой-то период заменить больную Табби, теперь самоотверженно трудилась на кухне, стараясь во что бы то ни стало превзойти свою бывалую конкурентку в пикантных премудростях поварского искусства. Сестры и брат еще спозаранку пустились в долгую упоительную прогулку к величественным, суровым холмам, горделиво устремлявшим ввысь свои причудливо очерченные кряжистые хребты, и забрались, должно быть, в самую заповедную глушь любимой ими всеми бескрайней вересковой пустоши.
Никто из них пока что ни о чем не догадывался, и это обстоятельство превосходно сыграло на руку старшей дочери пастора: ничто не помешало ей проявить должное мужество и, быстро оценив всю щекотливость сложившейся ситуации, покорно и безропотно последовать страстному, отчаянному зову своего сердца.
За обедом Шарлотта поведала родным о давешнем происшествии. К счастью, все разрешилось относительно благополучно. Правда, на лице малютки Энн отразилась тень недоумения, а тетушка Брэнуэлл изъявила желание поговорить со старшей племянницей с глазу на глаз, но в целом, вопреки тайным опасениям отчаянной пасторской дочери, новость была воспринята довольно мирно. Шарлотте даже почудилось, будто ее почтенный отец, после того как услышал это нежданное признание, заметно оживился и во всем его облике, проникнутом высоким достоинством, запечатлелось светлое умиротворение. Это состояние казалось его дочери непонятным, но оно даровало ей отрадную убежденность в его негласном одобрении и поддержке.
После обеда Шарлотта, как было условлено, явилась в комнату мисс Брэнуэлл.
— Вы хотели видеть меня, тетушка?
— Да, милочка, — ответила мисс Брэнуэлл. — Будь добра, войди сюда и присядь рядом со мной. У меня к тебе разговор.
Шарлотта с готовностью исполнила просьбу тетушки.
— Вот так. А теперь скажи-ка мне честно, дорогая: ты и в самом деле убеждена в своем отказе мистеру Нассею?
— Разумеется, тетя, — твердо ответила пасторская дочь.
— Но не жалеешь ли ты о своем решении уже сейчас?
— Ничуть! И полагаю — этого не случится никогда!
— Хорошо. Надеюсь, что так оно и будет.
— Конечно же, будет именно так! — с жаром воскликнула Шарлотта. — Но, дорогая тетушка, к чему вы спросили об этом?
— Успокойся, милочка. Я вовсе не намерена порицать тебя или же давать тебе советы, тем более что, как я понимаю, они тебе уже не потребуются — какими бы благими помыслами они не были продиктованы. Дело решено, и все последствия останутся на твоей совести. Ну да Бог с тобой, детка! Ты дорога мне, и я лишь хотела удостовериться, что тебя не мучают угрызения совести; если это так, то, полагаю, я должна быть вполне за тебя рада. Каковы же причины твоего отказа?
— Причина одна, — ответила Шарлотта, — но, по моему представлению, она вполне достаточна, чтобы оспорить любые доводы: я не люблю мистера Нассея.
— Что же, — вздохнула мисс Брэнуэлл, — я могу это понять.
— В самом деле, тетушка? — удивилась Шарлотта. — В таком случае, не примите за дерзость, если я спрошу…
— О чем, моя дорогая?
— Вы можете не отвечать мне, милая тетушка, коль скоро мой вопрос будет вам неприятен… Я не вправе настаивать на вашей откровенности… Но все же… ваши последние слова навели меня на мысль, что и в вашей жизни был подобный случай. Так ли это, дорогая тетушка?
— Ах, милочка! Только взгляни на меня! Надо думать, весь мой облик являет собой образцовый портрет самой что ни на есть жалкой и ничтожной старой девы! — в досаде воскликнула мисс Брэнуэлл.
— Тетушка!
— Да, да, не спорь, дитя мое. Ведь это чистая правда, и обеим нам прекрасно о том известно. Но ты — совсем другое дело! Ты не заслуживаешь подобной участи и мой долг — предостеречь тебя против ошибок, которые могут направить тебя прямиком по моим стопам.
— Но мой отказ Генри Нассею вовсе не был ошибкой, тетя! — решительно заявила Шарлотта, и ее прекрасные газельи глаза мгновенно вспыхнули упрямым вызовом.
— Я искренне надеюсь на это! — ответила ее тетушка. — Ты, душечка, еще молода и, думаю, судьба предоставит тебе новый шанс, да и твоих прелестных сестер пожалует истинным счастьем. Ваша же главная задача — не упустить его! Вот послушай меня, Шарлотта… Я никогда никому не рассказывала об этом, но сейчас пришла пора… Мне необходимо с кем-то поделиться тем невыносимым бременем, какое я несу на себе уже много лет. Полагаю, после того, что тебе пришлось испытать, и потому, что твоя душевная рана еще свежа, ты как никто другой сможешь понять поступки и промахи моей юности. Опыт же мой, позволю себе надеяться, послужит тебе примерным назиданием на всю жизнь.
— Что ж. Я охотно выслушаю вас, тетя, — отозвалась юная барышня.
— Так вот, — продолжала мисс Брэнуэлл, — знай же, моя дорогая, что в свое время и у меня был шанс назваться законной женой перед священным алтарем.
— Неужели вам предлагали руку и сердце, милая тетушка?
— А почему, собственно, ты так удивлена? Да, моя душечка, мне делал предложение весьма достойный человек, который, вне всякого сомнения, мог бы составить приличную партию. Он был благородного происхождения; всюду его рекомендовали не иначе, как состоятельного джентльмена с обворожительными манерами и безупречной репутацией.
— А что думали о нем вы, тетушка?
— У меня не было никаких оснований подвергать сомнению непререкаемое суждение света. К тому же, как доказала вся моя жизнь, это был мой единственный шанс вступить в брак. Я превосходно понимала это уже тогда и до поры до времени не отклоняла его ухаживаний, которые, к слову сказать, становились все более и более настойчивыми. Мне думается, мало кто из дам, достигнув столь солидных лет — а мне тогда перевалило за тридцать, — может подвергнуться такой упорной осаде со стороны благородного, состоятельного джентльмена.
