Около полугода спустя по прибытии в Гаворт Шарлотты Бронте вернулась и ее младшая сестра Энн, с честью и достоинством отработав в мирфилдской усадьбе Блэйк Холл надлежащий срок и мужественно преодолев все напасти, обыкновенно подстерегающие на пути несчастных гувернанток.
* * *
…Достопамятным сентябрьским утром старшая мисс Бронте в приятном обществе своей милой подруги Эллен Нассей отправились в Истон — небольшой приморский городок, где они намеревались провести пару недель. В дороге обе барышни пребывали в отменном расположении духа, с нескрываемым удовольствием предвкушая светлые безмятежные радости грядущего курортного отдыха вдвоем вдали от опостылевшей будничной суеты.
Шарлотта открыла свой старый выцветший дневник, намереваясь записывать все свои впечатления, навеваемые поездкой, и случайно наткнулась на запись, сделанную в далекую пору юности, когда они с сестрами и братом предавались сочинению собственных пьес, которые затем разыгрывали в домашних постановках.
«30 июня 1829 г.
Пьеса „Островитяне“ сложилась в декабре 1827 года следующим образом. Однажды вечером в те дни, когда ледяная крупа и бурные туманы ноября сменяются метелями, мы все сидели вокруг теплого огня, пылавшего в кухонном очаге, как раз после завершения ссоры с Табби касательно тщательности зажигания свечки, из каковой она вышла победительницей, так и не достав свечу. Наступила долгая пауза, которую, в конце концов, нарушил Брэнуэлл, лениво протянув: „Не знаю, чем заняться“. Эмили и Энн тут же повторили его слова.
Табби. Так шли бы вы спать.
Брэнуэлл. Что угодно, только не это.
Шарлотта. Табби, почему ты сегодня такая надутая? Ах! Что если у нас у всех будет по своему острову?
Брэнуэлл. Тогда я выбираю остров Мэн.
Шарлотта. А я — остров Уайт.
Эмили. Мне подходит остров Арран.
Энн. А моим будет Гернси.
Тогда мы выбрали главных людей для наших островов. Брэнуэлл выбрал Джона Булля, Астли Купера и Ли Ханта; Эмили — Вальтера Скотта, мистера Локхарта, Джонни Локхарта; Энн — Майкла Сэдлера, лорда Бентинка, сэра Генри Холфорда. Я выбрала герцога Веллингтона и двух его сыновей, Кристофера Норта и др. <…> На следующий день мы прибавили еще много имен к нашим спискам и, наконец, перебрали чуть не всех выдающихся людей королевства. После этого в течение долгого времени не произошло ничего заслуживающего внимания. В июне 1828 года мы основали на одном из воображаемых островов школу, в которой должна была помещаться тысяча человек детей, и т. д. <…>».
«Ах, юность, юность! — с сожалением подумала Шарлотта. — Как необузданно смела ты в своих вдохновенных дерзаниях! И как далека от суровых законов реального мира!»
Прибыв в Истон и устроившись в местном пансионе, подруги, немного подкрепившись и набравшись сил после долгого утомительного путешествия, совершили наконец вожделенную прогулку к заветному морскому побережью.
До цели барышни добрались довольно скоро, благо нанятый ими пансион оказался неподалеку от живописной бухты.
Стояло восхитительное осеннее утро, казалось бы, не предвещавшее никаких погодных капризов и треволнений. Девушки бесшумно взгромоздились на высокий гребень холма, да так и замерли в восторженном оцепенении перед внезапно открывшимся их ясным, неискушенным взорам поистине изумительным зрелищем. Впереди виднелась безбрежная синяя даль, ослепительно сверкающая в лучах восходящего солнца. Ясная небесная лазурь смыкалась к горизонту с глянцевой синевою гигантского морского пространства, с одной стороны вздымавшего на сушу могучие пенистые волны, с другой же — уходящего в непостижимую бесконечность.
У Шарлотты мгновенно перехватило дух, и сердце замерло от внезапного стремительного наплыва могучих чувств. С ней творилось нечто невероятное, чему невозможно было дать объяснения. В самом деле: ничто и никогда не производило на нее столь яркого и сильного впечатления. Да и могло ли быть иначе: ведь эта довольно взрослая уже барышня — кто бы мог подумать! — впервые видела море! Да, да — именно впервые, ведь дотоле ей доводилось наблюдать его лишь на страницах досконально изученных ею бесхитростных детских книжек и на блеклых акварельных набросках, выполненных ее собственной рукою или рукою Эллен. Разве можно было сравнить все это с тем восхитительным живым образом, что во всей своей естественной первозданности сурово и величественно предстал теперь перед ее восторженным взором?
И тут Шарлотта ощутила, как к горлу ее подкатывает клокочущий ком, как судорожно перехватывает дыхание… Она торопливо сделала подруге знак отвернуться, после чего беспрепятственно дала волю слезам.
Эллен Нассей деликатно переждала необходимое время, после чего с необычайной теплотою и искренним участием спросила:
— Что с тобой, моя дорогая?
— Сама не знаю, Эллен! — честно ответила Шарлотта. — Меня вдруг охватило какое-то странное, неизъяснимое чувство! Признаться, со мною никогда не было ничего подобного!
— Но что ты чувствуешь теперь? С тобой все в порядке? — озабоченно спросила Эллен.
— Я в полном недоумении. Я знаю, мне следовало контролировать свои эмоции, но то, что произошло, вышло как-то само собой, помимо моей воли! О, моя дорогая! Простишь ли ты теперь мою несдержанность?
— Господь с тобой, Шарлотта, — улыбнулась Эллен. — Мне нечего тебе прощать. Твоя реакция вполне естественна: тебе ведь никогда прежде не доводилось видеть моря.
Нынче же ты созерцала его в такой непостижимой близи. Вероятно, впечатление было колоссальным.
— Еще бы! — отозвалась Шарлотта. — Это было просто потрясающе! Я уже сказала тебе, дорогая Эллен, что еще ни разу в жизни не испытывала столь острых, многообразных и в то же время противоречивых ощущений!
— Что же ты чувствовала?
— Трудно сказать! Я была поражена… ошеломлена. Мною владело неведомое дотоле упоительное восхищение, которое не покидает меня и теперь. Но не только это.
— Что же еще? — насторожилась Эллен.
— Не знаю, сможешь ли ты понять…
— Говори же! — решительно настаивала мисс Нассей.
— В какой-то момент меня обуздал внезапный страх… Я не в силах объяснить, откуда вдруг возникло это чувство. Оно стремительно сковало мое сознание, подчинило себе мою волю! И это еще не все! Не знаю, достанет ли у меня смелости поведать тебе об остальном? Прежде хочу спросить тебя — только скажи правду, это очень важно — каковы были твои ощущения? Были ли они столь же сильными и яркими, как мои?
— Мои ощущения были достаточно сильны. Но все же, должно быть — не настолько, чтобы соперничать с твоими. Но в этом нет ничего удивительного: ведь мне, в отличие от тебя, уже доводилось прежде видеть море.
— Вот как? — удивилась Шарлотта. — Отчего же ты никогда об этом не говорила?
— Да ты ведь ни о чем таком раньше и не спрашивала, — ответила Эллен Нассей. — А я как-то об этом не подумала. Я ведь была совсем маленькой, когда мы всей семьей предприняли ту короткую поездку. Дня на три отец снял для нас гостиницу — вроде той, в какой поселили нынче нас с тобою, — и, покуда не истек срок нашего небольшого отпуска, мы раза по два на дню ходили к морю. Родители с видимым удовольствием грелись на солнышке и бдительно наблюдали, как мы с Генри — прости мне неосмотрительное упоминание о нем в твоем присутствии — беззаботно резвимся и играем возле воды. Это все, что осталось в моей памяти с той прелестной поры, — заключила мисс Нассей, печально вздохнув.
