— Ты о чем?
— Полагаю, тебе это известно, — вид у Эмили был самый суровый и отнюдь не располагал к приятной беседе.
Шарлотта резко тряхнула головой — густая копна ее длинных каштановых волос беспорядочно рассыпалась по спине. Глаза ее сверкнули вызовом и упрямством. В эту минуту она казалась почти красивой.
Эмили, на мгновение оторопев, словно завороженная, уставилась на сестру. Шарлотта неторопливо поднялась со своего ложа и, твердой поступью приблизившись к Эмили почти вплотную, устремила на нее открытый испытывающий взор.
— Неужели ты меня осуждаешь? — тихо спросила она.
Эмили ответила взглядом на взгляд и, явно не уступая решительностью своей старшей сестре, проговорила:
— Думаю, у меня нет на то права. Но, дорогая, позволь тебе напомнить…
— Что он женат? — резко перебила ее Шарлотта.
— Вот именно, — твердо парировала Эмили.
— Что ж, спасибо за твое предостережение. Но едва ли оно справедливо. Союз супругов Эгер не может быть признан подлинным.
Эмили в ужасе взглянула на сестру.
— Что это значит? Как понимать твои слова?
— По-моему все предельно ясно. Месье Эгер несчастлив в браке. Мадам не дарит ему и толики той любви, которую он заслуживает, как никто другой. Господь никогда не признает союз, основанный на притворном коварстве с одной стороны и благословенном неведении — с другой!
— Как ты берешься это утверждать?! — возмутилась Эмили. — Надеюсь, Господь тебя простит! — добавила она после короткой паузы. — Не сомневаюсь, ты сумеешь проявить должное благоразумие и, в конце концов, обуздать свои тайные душевные порывы. Ты ведь понимаешь, что просто обязана это сделать, не правда ли, сестрица? Подумай, что будет, если узнает мадам?
— В твоих увещеваниях нет надобности, дорогая Эмили. Можешь быть спокойной, — примирительно ответила Шарлотта, — Что до мадам Эгер, то, полагаю, она уже давно обо всем догадалась.
— Вот как? — удивилась Эмили. — Но как это могло случиться?
Шарлотта несколько секунд колебалась, прежде чем ответить, а затем пояснила sotto voce
[37]
— так, чтобы ее могла слышать только сестра и никакое другое постороннее существо, каковое могло оказаться случайным свидетелем их разговора:
— Ты ведь знаешь, что у мадам Эгер целый штат доносчиков. Подозреваю, они способны угадывать даже мимолетные мысли; как только та или иная мысль мелькнет в нашей голове, о ней в тот же миг будет доложено мадам.
— Тогда почему же нас с тобой все еще не исключили? — спросила озадаченная Эмили.
— Мадам очень бдительна и осторожна. Она дорожит репутацией пансиона превыше всего. Пока что у нее нет видимых причин выгонять нас, и, соответственно, она не вправе позволить себе сделать это. Но я ничуть не сомневаюсь, что моя особа уже давно попала в немилость к мадам и, уж конечно, с тех пор, как это случилось, она установила за мною пристальное наблюдение. Так что мой малейший промах повлечет за собой немедленное исключение из пансиона.
— Но почему ты говоришь об этом так спокойно, словно речь идет об отказе от приглашения на званый ужин, на котором тебе вовсе не хотелось присутствовать? Мне казалось, ты дорожишь своим местом в пансионе.
— Так оно и есть, — улыбнулась Шарлотта, — просто я вовсе не намерена совершать того решающего промаха, которого ждет от меня мадам, и, таким образом, у нее не будет повода меня отчислить. Во всяком случае, у меня нет никакого желания доставлять ей это удовольствие.
— И все же, может случиться так, что нам придется покинуть это учебное заведение, — не унималась Эмили. — Кто знает, как распорядится Судьба? К тому же, не забывай, полгода, отведенные для нашего обучения здесь, уже на исходе.
— Ты права, сестрица, — сказала Шарлотта, печально вздохнув. — Рано или поздно нам с тобой придется уехать. Что ж, в таком случае мне будет довольно одной лишь прощальной улыбки месье Эгера. Я постараюсь запечатлеть ее в своей памяти на долгие годы, и буду воскрешать в себе это светлое воспоминание в качестве особой награды за благие дела и обретать в нем опору и утешение в трудный час. Ведь, как бы грустно то ни было, полагаю, это единственное, что мне остается.
Шарлотта устремила на сестру мягкий печальный взор своих прекрасных лучистых глаз, и на ее бледном, многострадальном лице появилась горькая, вымученная улыбка.
Срок обучения сестер Бронте в пансионе супругов Эгер подходил к концу. Дни таяли с такой стремительностью, словно поток свирепого буйного ветра подгонял их течение. Месье Эгер, немало огорченный предстоящим отбытием из пансиона своих лучших учениц, начат думать о том, какие меры он мог предпринять, чтобы отстранить их отъезд на более дальний срок. Выход был очевиден: месье должен был написать письмо достопочтенному Патрику Бронте. Учитель намеревался сообщить отцу своих учениц об их блестящих успехах и постараться убедить его оставить девушек еще на один год.
Месье Эгер безотлагательно взялся за дело, и вскоре письмо было составлено, запечатано в конверт, оформлено надлежащим образом и отправлено с почтовым дилижансом. Тон письма был достаточно убедительным, а его содержание — весьма обнадеживающим:
«<…> Еще один год — и обе ваши дочери были бы готовы к любым поворотам в будущем. <…>
<…> Мисс Эмили училась играть на рояле, беря уроки у лучшего учителя в Бельгии, и сама уже обзавелась маленькими ученицами. Она избавилась от последних недостатков в своем образовании и от того, что было хуже — от робости; мисс Шарлотта начинала давать уроки французского языка и обретать ту уверенность в себе, тот апломб, который столь необходим учительнице. Еще год — и работа была бы завершена, прекрасно завершена. И тогда бы мы могли, если бы это подошло вам, предложить вашим дочерям или хотя бы одной из них место, отвечающее ее вкусам <…>».
Теперь пасторским дочерям оставалось лишь ждать вестей из Гаворта. Особенно напряженно ждала Шарлотта. Она не могла и представить себе разлуки с месье Эгером. Ей претила сама мысль о возможности расставания с ним.
Шарлотта Бронте впала в отчаяние. Ей казалось, что, покидая пансион, она самым бессовестным образом бросает своего дорогого Друга и Учителя, предает его, оставляет на произвол судьбы. «Неужели ничего нельзя поделать? — с неистовою горечью думала девушка. — Неужели это тупик?»
Ситуация, в которой оказалась Шарлотта, и впрямь была тупиковой. Месье Эгер — женатый мужчина и, несомненно, привязан к своей жене. К тому же он был ослеплен страстью. Догадывался ли он об истинной сущности этой женщины? Видел ли ее подлинное обличие? Едва ли, как полагала Шарлотта. Будь то иначе, он наверняка порвал бы с нею. Месье Эгер был слишком порядочным, чтобы руководствоваться в подобном положении здравомыслием и прыткой коммерческой хваткой. Это был гордый, волевой человек высокого ума и чуткого сердца. Шарлотта была убеждена — он нипочем не снизошел бы до мезальянса.
