Сказали подгулявшие мужички, выглядывая в трактирные окна:
– Батька твой прознал, где ты! Сюда идет. Ну-ка смотри, надерет тебе уши… Убегай, бесстыдник, прячься.
Алешка спел:
– Лошадка каренька, маленька
Стоит у кабака.
Не папаша ли приехал
По меня, по дурака?
Девка с его колен спрыгнула, в окно заглянула и закричала:
– Мрачнее тучи идет твой родитель, несет с собой вожжи. Ой, убегай, дроля, ой, не сдобровать тебе, коли увидит здесь со мною…
Алешка спел:
– Не беда, коль порка будет.
Я ничем не дорожу.
Коли мне стручок отрубят,
Я корягу привяжу…
Мастер он был частушки складывать. И ничего уже не мог с ним поделать бедный родитель.
2
Сын же потаскушкин до поры до времени пас коров. Пришли в одну осень первые заморозки, трава покрылась инеем, запел в тишине колокол недалекого от тех мест монастыря.
Мать пастушка не объявилась. В деревне, как прежде, взялись было помочь ее сыну дровами, он сказал:
– Не трудитесь. Не идти зимой дыму из этой избы.
Когда же просыпал снег, заколотил избу и пошел к монастырским воротам. И поступил в монастырь послушником. Дали ему самую холодную келью и сказали, на свечу показывая, что теплилась возле иконки:
– Вот тебе печь, от нее согревайся, а вот и постелька твоя – лежать тебе на досках, кулак под голову подкладывать, пустым мешком укрываться. Молись Господу нашему, Иисусу Христу. Назавтра же еще затемно придем за тобой.
И покормили лишь пресной кашей. Наутро спросил старый монах послушника:
– Сладко ли спать на постельке? Вкусна тебе монастырская каша?
– Сладка каша, и сон мой крепок, дедушка, – отвечал, кланяясь.
– Теперь всегда вставать тебе затемно, соблюдать посты и молиться, и трудиться во дворе. Посмотрим, крепка ли твоя вера, сдюжишь ли Божию жизнь…
Протянул ему старец одежду – из грубого сукна порты, рубаху, шапку и поношенный подрясник.
– Ни на мгновение не буду оставлять тебя без работы, без учения, не будет у тебя, служка, ни минутки праздной, коли ты захочешь остаться служить Богу! Не многие то выдерживают…
Послушник новый поклонился и целовал монашью руку.
3
Затемно поднимался он с досок в холодной келье – зуб на зуб его не попадал. Покрывался в той келье пол инеем – он же молился Богу, благодарствуя за милость. Кормили его впроголодь – то вареною пресной рыбой, то кашей без соли и масла, и давали сухари подгнившие, и воду вместо чая – он принимал все с радостью и благодарил Бога.
Старец заставлял его повторять по многу раз молитвы, затем посылал мыть и чистить свою келенку, а затем бежал послушник во двор к колодцу за водой в кельи братии. Брал его старец с собой на заутреню. И следил строго за тем, как кладет крест малой, как повторяет поклоны, как монахам голоском своим подтягивает.
После трапезы мыл миски юный послушник вместе с другими мальчишками-служками. Пытались они ущипнуть и ударить его и часто над ним смеялись. Раз незаметно толкнули его, когда раздавал он монахам хлебцы, – упал и рассыпал хлебцы. Заметив озорство, строго спросил пономарь:
– Кто толкнул тебя?
– Попутал лукавый, сам полетел, – отвечал, смиренно кланяясь.
Служки как могли издевались над безответным товарищем. Не жалели его и старшие на всяких работах – в конюшне и во дворе. Когда падал он от усталости, говаривал монах, приставленный к нему самим старцем:
– Ничего! Встанешь с Божией помощью!
И никто не слышал от малого за все то время ни стона, ни жалобы. За любую работу он брался незамедлительно, не надо было его подгонять и подталкивать. За это и возненавидели его молодые служки. Попали однажды ему в лицо осколком льда. Он стер кровь и прошел мимо, поклонившись обидчикам. Выбили ему оконное стекло в келенке, снег падал на постель – он не роптал и молился.
4
Жарким и засушливым летом повелел старец мальчишкам поливать огород.
Стоило удалиться старцу, поспешили лентяи в тень. Один лишь новый послушник работал, не замечая насмешек и упреков товарищей. Они же поносили его бранными словами:
– Из-за тебя, смирненький, дерут нас как сидоровых коз! Из-за тебя, убогий, гоняют с утра до ночи. Когда же ты надорвешься, не выдюжишь? И принесло тебя на нашу голову! Никогда еще не встречали мы такого блажного.
Он молчал, сгибаясь от тяжести ведер. В конце лета загрохотала вдали гроза. Туча приближалась к монастырским угодьям. Молчаливому сказали:
– Бросай свои ведра, святоша! Погляди на небо, или вовсе лишился ты ума? Так тебе и поверим, что трудишься во имя Господа! Не иначе, под нас подкапываешь. Не иначе, стремишься занять тепленькое местечко, понравиться самому настоятелю.
Он словно и не слышал. Они махнули рукой на блажного и беспечно купались. Увидев приближающегося наставника, подбежали к старцу, показывая на небо. Тот же сказал, словно не слыша грома:
– Отчего меня ослушались? Надобно поливать, как и прежде!
Пожали они плечами и, как только монах ушел, бросили ведра: «Совсем рехнулся старец! Где это видано – поливать в дождь огороды?» И побежали под навес. Когда хлынул дождь, продолжал лишь один блажной поливать, как наказывал старый монах.
Когда дождь кончился, оглянувшись, увидел послушник старца. Пристыженные служки стояли рядом с монахом, не смея вымолвить ни слова в оправдание. Он же им кротко сказал:
– Правы вы. Стоит ли поливать землю, когда сам Господь взялся за дело? Нет, люди разумные в дождь не работают. Бегите в свои кельи.
И отпустил служек. Они за спиной старца смеялись над блажным и показывали ему языки.
Подойдя к оставшемуся, старец спросил:
– Не злость в тебе под смирением? Не гордыня, не хитрость, готовая показать жало?
Стоял послушник весь мокрый, вода еще стекала по нему – увидал монах в юных глазах радость.
И спросил:
– Не чувствуешь ли озноба в своем теле? Не застыл ты, исполняя мое повеление?
Отвечал Алеша:
– Не холод, не озноб, но огонь горит во мне!
Монах же сказал:
– Молчи, молчи другим об огне! Великая то тайна.
5
Кто-то из братии, видя, как старец одного лишь ученика не милует, а с остальными добр и ласков, спросил:
– Отчего не приласкаешь сироту, не пригреешь теплым словом? Разве то по-Божьему – всем прощать провинности, а его одного лишать и ласки, и доброго слова? Кто, как не ты, способен говорить утешающие слова, кто, как не ты, может ободрить и окрылить любого? Знаем, велик в тебе дар пастыря. Но его словно лишаешься, когда подходишь к послушнику. С ним обходишься, как с нелюбимым пасынком.
