Все это полно деталей и так живо, что девочка оглядывается – нет, это не здесь, И чувствует себя расколотой пополам: значит, слова можно использовать так странно, с их помощью можно находиться и здесь и там. И раньше и сейчас, и самое примечательное: можно быть и перед самой собой.
– Через десять кругов солнца ребенок уйдет от нас, – говорит мать.
Девочка, не понимая опасности, застывает от удивительных слов: «Через десять кругов солнца». Значит, можно мерить и время, которого еще нет.
Глава восьмая
У шамана есть мальчик, большой мальчик, он стоит за старшим мужчиной в хижине, за столом. Слушает, смотрит на мать, когда та рассказывает, но больше смотрит на девочку.
Она тоже смотрит на него и на какое-то время даже перестает следить за разговором и пытаться понимать его.
У мальчика красивые карие глаза, в них нежность и тоска.
«О чем ты тоскуешь?» – спрашивают ее глаза.
«О тебе», – отвечают карие.
Девочка чувствует, как тепло и доброта разливаются по телу, как бьется ее сердце.
«А я тоскую по тебе», – говорят ее глаза.
Но все это больше игра, ведь тосковать означает и ожидание, продолжительность во времени – завтра, через десять солнечных кругов. Но ей не нравится это.
Она не хочет непонятного, она хочет дикой невинности стаи, наглой сейчас.
И карие глаза смеются ей в ответ:
«Во всяком случае, я буду ждать», – говорят они.
Мальчик отличается от всех окружающих, и тем не менее она знает, что раньше он жил в стае. Она узнала его, хотя он не был другом ее детства. Он старше ее.
Когда он оставил стаю? Почему ушел к шаману? Что делает здесь?
Позже, вечером, когда девочка должна ложиться спать, но боится – она ведь раньше никогда не спала в доме, – мать объяснит ей, что стая время от времени жертвует шаману одного мальчика, чтобы он стал его учеником и последователем. Шаман выбирает сам, прожив в стае несколько дней.
– Это должен быть мальчик с большой головой, способной вместить много мыслей, – говорит мать. – В ней должно быть место для всего, что он выучит.
– Выучит?
– Да, конечно, строить дома, делать горшки. – Девочка оживляется, ей любопытно. Мать улыбается, и девочка тоже. – Но прежде всего он должен научиться той силе, которую никто не видит, но которая все же распоряжается человеческой жизнью. Эта сила называется Бог, – говорит мать.
– Он разговаривает с нами? – Девочка со страхом озирается вокруг.
– Да, если мы слушаем.
Теперь девочка пугается всерьез: где он, как он говорит, когда он не виден, чего он хочет?
– Именно это изучает шаман и этому учит мальчика, – говорит мать. – Завтра они попытаются попросить у Бога дождя. Бог добр.
Но девочка слышит страх в голосе матери и догадывается, что она тоже боится неизвестной силы. Как ты выглядишь, Бог?
Мать чуть-чуть улыбается и тихо говорит:
– Если хочешь услышать Бога, лучше всего зажмуриться.
Девочка зажмуривается и там, во мраке, встречает глаза мальчика, карие и блестящие. И, сохранив этот взгляд в себе, она наконец засыпает.
На рассвете, в ясный час слов, она слышит, что мать и шаман разговаривают по ту сторону хижины. Они говорят о ней, и она лежит молча, затаив дыхание, натянутая как струна, чтобы не потерять ни единого слова.
– Что ты будешь делать с девочкой? – Голос шамана настойчив.
– Это трудно.
– Что трудно?
– Она странное дитя, мягкое и жесткое одновременно. Я не справляюсь с ней.
– Ты действительно не хочешь. Почему?
– Она для меня все, что я имею. Трудно осуждать свое собственное дитя за отчужденность и одиночество. – Голос матери так напряжен, что девочке становится больно.
– Но ты это уже сделала, – говорит шаман. – Ты осудила ее за отчужденность, когда начала учить. Она способна учиться?
– Да, хитра и разумна. – В голосе матери сейчас звучит гордость. – Она легко чувствует себя в обоих мирах, но она самая счастливая в стае. Я сама часто думаю, что вокруг нас не единый мир, несмотря ни на что. Мы, и ты и я, лишь беженцы на пограничье, мы нигде не дома. Я не хочу ей такой жизни.
– Но ты это уже сделала, – повторил он. – Обратного пути нет.
– Нет. – Голос матери стал острым как нож. – Для нее нет, я верю в это. Она может забыть то, что выучила. Она может стать дитем Белого Света.
– Умереть молодой…
– А что делать с длинной жизнью, если она такая одинокая, как моя?
Наступила долгая тишина. Девочка, слушавшая их, выдохнула. Но тут опять возник голос шамана:
– Дитя различает уже добро и зло. Она чувствует вину перед тобой, это я заметил. Она осознает греховность.
– Да. – Голос матери вновь сделался тонким, стало больно.
– Чувство греха порождает отчужденность. Тот, кто знает это чувство, не имеет СЕГОДНЯ, он помнит, что произошло, и предвидит то, что должно произойти.
Вновь наступила тишина, девочка слышит вздохи матери.
И опять звучит ее голос, упрямый и сильный:
– Я оставлю ее там и буду жить у тебя. Пока еще ее тайна связана лишь со мной, когда меня не станет, она будет свободна.
– А наше предназначение – что будет с ним? И со стаей? Бог хочет, чтобы мы продолжали, – молил сейчас шаман.
Но мать непреклонна.
– Мне он говорит лишь, чтобы я следовала голосу сердца. А сердце хочет дать девочке свободу.
И немного позже:
– У нас нет никакого предназначения в стае. Они не хотят наших знаний.
В голове девочки хаос. Она не все поняла, далеко не все. В основном две вещи: мать говорит с невидимым Богом. Мать собирается предать ее.
Девочка беззвучно плачет во мраке хижины до тех пор, пока не приходит мальчик с прекрасными глазами. Он садится возле нее и взглядом посылает ей блестящую карюю шутку.
Потом по небу проходит Белый Свет, и дитя забывает все. Правда, иногда возникает мысль: мать оставит ее одну в стае, и она внезапно воспринимает это с удовольствием. Так она избежит укоризненных глаз.
Утренние образы стали неясными: шаман убил зверя, кровь на его руках и руках мальчика длинные ленты непонятных слов, огонь, дым.
Девочка никогда раньше не видела огня, испугалась до потери сознания, зарылась в объятия матери.
Что помнила она еще? Странное состояние, змею в банке (что они будут с ней делать?). За хижиной, по направлению к равнине, – большое дерево. На нем яркие красные плоды. «Запретные, – говорит мать. – Ты не должна их есть».
