Джек Обри взял листок с опаской. В следующую минуту он воскликнул:
— Но все это сухопутный люд, сэр!
— Ну и что такого? — бодро отозвался адмирал. — Недавно на «Дефендер» прислали из Англии новобранцев. Но выхаживать на шпиле и драить палубу может кто угодно. На каждом судне требуются люди для работы на шкафуте.
— Но таких, кто нужен на «Сюрпризе», среди них нет, — возразил Джек.
— Нет. Но скоро из госпиталя выписывается несколько матросов. Можете забрать к себе и их. Нет ничего лучше морского воздуха, чтоб человек оклемался. Так что задолго до того, как вы пересечете экватор, они будут здоровее здоровых. Во всяком случае, дела обстоят именно так. Можете или забирать их себе, или ждать очередного пополнения. В мое время любой молодой капитан ухватился бы за такое предложение обеими руками. Дада, и стал бы благодарить, а не дуться и ворчать.
— Поверьте, сэр, — отвечал Джек Обри. — Я ценю вашу доброту и очень вам признателен. Просто я хотел бы знать, не являются ли матросы, выписывающиеся из госпиталя, теми самыми, которых мой корабельный врач видел — как бы это выразиться? — в палате строгого содержания?
— Совершенно верно, — кивнул головой адмирал. — Теми самыми. Но это ничего не значит, сами понимаете. Большинство больных таких заведений — просто отлынивающие от работы симулянты. Они вовсе не буйнопомешанные. Они не кусаются, иначе бы их не выпустили. Это вполне понятно. Едва они начнут беситься, надо надеть на них кандалы и лупить как Сидоровых коз, как это делают в Бедламе
[15]
. Вы когда-нибудь были в Бедламе, Обри?
— Бог миловал, сэр.
— Мой отец часто водил нас туда всем семейством. Лучше всякого театра. — Вспомнив прогулки по дому скорби, адмирал фыркнул от смеха и продолжил: — Вы должны меня благодарить еще вот за что, Обри. Мне удалось убедить капитана Беннета отдать вам капеллана.
— Спасибо, сэр. Я действительно вам благодарен и тотчас же пошлю за ним моего мичмана. Капеллан наверняка считает ворон на вершине скалы вместе с доктором Мэтьюрином, а терять времени мы не можем.
Выйдя из кабинета адмирала и оказавшись на знойной улице, Джек увидел мичмана — того самого юношу, который сопровождал его с самого утра, выполняя поручения капеллана. Он едва поспевал за своим командиром. Теперь мичман сидел на ступенях, сняв башмаки.
— Уильямсон, — произнес Обри. — Доктор и отец Мартин должны быть где-то возле горы Мизери. Часовые на верхней батарее покажут, где именно. Передайте им привет от меня и скажите, что если они очень поторопятся, то мы, возможно, выйдем в море раньше, чем я рассчитывал. Так что пусть отец Мартин соберет свои пожитки и будет готов перебраться на фрегат. А доктор мне будет нужен, чтобы освидетельствовать новичков.
— Есть, сэр, — отвечал Уильямсон.
— В чем дело? — спросил Джек, взглянув на бледное, запыленное лицо юноши.
— Ничего, сэр, — отозвался мичман. — У меня с пяток слезла кожа, но со мной все будет в порядке, если вы позволите мне пойти в чулках.
Джек увидел, что его башмаки внутри окровавлены: по-видимому, последние мили оказались для мичмана настоящей пыткой.
— Вот это морской характер, — дружелюбно произнес капитан. — Оставайтесь здесь. Возвращаясь на фрегат, я зайду на конюшню и пришлю вам осла. Вы умеете ездить верхом на осле, Уильямсон?
— Конечно, сэр. Дома у нас был ослик.
— Если хотите, можете скакать галопом. Мы так спешили, что было бы жаль все испортить напоследок. Запомните: надо передать привет и сказать, что доктора я хотел бы видеть через час, а капеллан пусть будет готов прибыть как можно раньше. И не позволяйте им морочить вам голову своими птицами. Разумеется, вы должны быть почтительны, но тверды.
— Есть быть почтительным, но твердым, сэр, — отвечал Уильямсон.
Прежде чем вернуться на корабль, Джеку предстояло сделать два важных продолжительных визита; и впервые с начала его отчаянной спешки выйти в море оба визита оказались успешными. Вместо того чтобы заменить две двенадцатифунтовые пушки с небольшими раковинами в них на новые, оружейники, до сих пор сохранявшие сильное желание оставить у себя все четыре, стали воплощенной любезностью и даже предложили ему пару изящных бронзовых артиллерийских прицелов. На канатном дворе забыли о своей скаредности и показали ему пару пятнадцатидюймовых канатов, которые он мог забрать в любое время, прислав за ними шлюпку.
До фрегата Джек Обри добрался в приподнятом настроении и был даже расположен к тому, чтобы принять в состав команды пару дюжин бунтовщиков. Пуллингс и Моуэт также отнеслись к такому пополнению с философским спокойствием. Хотя большинство насильно мобилизованных матросов, которых они знали, в целом были людьми порядочными, иногда случалось и так, что им присылали отпетых висельников, которые были по-настоящему опасны.
— Коллингвуд говаривал, что мятеж всегда происходит по вине капитана или офицеров, — заявил Джек Обри, — так что, возможно, мы убедимся, что они невинны, как овечки, и оказались жертвами какого-нибудь поклепа. Что же касается тронутых умом из госпиталя, то хотелось бы, чтобы их сначала осмотрел доктор. Очень рассчитываю, что он вскоре придет. Чем быстрее уладим это дело, тем быстрее сумеем выйти в море.
— Послушайте, сэр, — отвечал Пуллингс. — Доктор уже здесь. Они оба примчались еще час назад, покрытые пылью. Задыхаясь от быстрой ходьбы, они закричали нам, чтобы мы не поднимали якоря и не ставили парусов, потому что они прибыли. Сейчас оба лежат в койках на нижней палубе, пьют белое вино и сельтерскую воду. Похоже, они не совсем точно поняли ваше сообщение.
— Пусть оба лежат до прибытия нового пополнения. Тогда попросим доктора осмотреть этих полоумных. Чтобы выбирать тросы, много ума не надо, но даже на флоте есть ограничения.
— Я слышал о таких дьявольски хитрых маньяках, — заметил Пуллингс, — которые притворяются здоровыми, чтобы затем забраться в крюйт-камеру и взорвать судно вместе с собой.
С блокшива прибыло пополнение. Все они были бледны от недостатка солнечного света и воздуха. На запястьях и щиколотках были красные отметины — следы кандалов. Ни мешков, ни сундучков почти ни у кого не было, поскольку «Дефендер» отличался не только плохим офицерским составом, но и вороватым экипажем. Едва на провинившихся надевали ножные кандалы, как большая часть их имущества исчезала. На невинных овечек новички никак не походили. На некоторых были полосатые шерстяные фуфайки и непромокаемые зюйдвестки. Еще одна общая примета: лица пройдох и длинные косички, какие носят военные моряки. Когда сведения о них записывались в судовую роль, можно было убедиться в том, что языки у них ловко подвешены.
Несколько человек были угрюмыми, вечно огрызающимися типами, насильно переведенными на военный флот с торговых судов. Но большинство были людьми сухопутными. Их, пожалуй, можно было разбить на две группы. К первой относились те, кого на флоте называют «советниками каменщиков», — люди, получившие известное образование, умевшие произвести впечатление на простых матросов и, по их словам, знавшие лучшие времена. Ко второй принадлежали толковые, независимые люди, своего рода городские браконьеры, которые не могли выносить никакую дисциплину, не говоря о царившей на «Дефендере» тирании, чередовавшейся с распущенностью. Разумеется, в их числе было несколько слабоумных парней. Такая компания вряд ли кого-нибудь устраивала, и матросы «Сюрприза» смотрели на нее, неодобрительно поджав губы. Однако корабельные офицеры видали еще и не таких орлов.
