Я стоял во второй линии. Было ли мне страшно? Да, конечно, было. Не так, как той ночью, когда мне старик привиделся, но все-таки. Примерно как тогда, когда мы с фракийцем бежали от разбойников. Вроде и страшно, но ноги не подкашиваются, и кровь быстрее бежит по жилам.
Рядом со мной стоял Ливий. Тот самый, что из Рима. Лицо у него было белым. Он наклонился ко мне:
— Ты убивал когда-нибудь?
Я кивнул.
— Кого?
— Двух разбойников…
— Ох, а я вот не знаю, получится ли у меня.
— Получится. Уж поверь.
Он кивнул и сплюнул под ноги. Я осмотрелся. Разговоры вдруг стихли. Взгляды у всех были прикованы к дальней гряде холмов, от которой нас отделяла иссеченная оврагами низина. Над грядой стояло огромное облако пыли. Передовые части повстанцев уже показались на вершинах.
— Полмили, — сказал кто-то. — Самое большее…
— Ой, по нужде охота, мочи нет.
— Раньше не мог?
— Раньше не хотелось.
— Воды дайте кто-нибудь.
— Лучше не пей. Вдруг в брюхо ранят…
— Помолчи, а?..
— Эй, обезьяны! — зычный голос Быка заставил всех вздрогнуть. — Склон крутой, так что пилумы бросают первые три линии. Все разом, по моей команде. Задние, не напирать! На всех хватит.
Повстанцы, судя по всему, решили атаковать сразу. Не задерживаясь, они перевалили через холмы и начали спуск в низину. Чем-то мне это напомнило горный поток. Или сход лавины. Они все стекали и стекали вниз, а на вершине возникали новые ряды, и, казалось, этому не будет конца.
— Да сколько же их! — крикнул кто-то, кажется, Крыса.
Я крепче сжал пилум. Мне в голову вдруг пришла мысль, что эти люди на противоположном конце долины идут сюда, чтобы убивать нас. Я осознал это с такой потрясающей ясностью, аж сердце зашлось и прошиб ледяной пот. С ними не договоришься. И никуда не убежишь, не спрячешься. Все, что остается, если хочешь жить, — драться. Другого выхода нет, только стоять до конца. Плечом к плечу со своими товарищами по оружию.
Даже Луций с Быком были сейчас для меня самыми близкими на свете людьми.
Человеческий поток приближался. С моего места казалось, что низину покрывает живой ковер, вместо мягкого ворса ощетинившийся наконечниками копий.
Сейчас-то я понимаю, что повстанцы сделали большую глупость, решившись на атаку. У нас была выгодная позиция, и солнце светило нам в спину. А им пришлось преодолеть гряду и низину, чтобы приблизиться к нам и штурмовать очередной склон. Окажись я сейчас в такой же ситуации, у меня не было бы ни малейших сомнений в победе. Но тогда… Тогда, глядя на заполненную людьми долину, я был почти уверен, что никто из нас живым с этого холма не уйдет.
Позади нас раздался скрип воротов — баллисты и «скорпионы» готовились дать первый залп поверх наших голов. По стоящим внизу, почти у самого подножия, стрелкам, вооруженным дротиками и пращами, пробежала волна. Они тоже приготовились к короткой перестрелке.
Повстанцы неуклонно приближались…
— Ну, сейчас начнется, — выдохнул кто-то.
И, словно подтверждая его слова, сзади что-то тяжело ухнуло, и над нами прогудел первый камень. Он взрыл грунт шагах в тридцати от первой волны атакующих.
— Я же говорил, эти обезьяны стрелять не умеют…
Слова утонули в реве повстанцев. Вперед выбежали их застрельщики, и внизу началась перестрелка. Ухало над нашими головами теперь постоянно. К гудению тяжелых камней и дротиков присоединился шорох стрел.
— Лучники, три пальца левее! Це-елься! Залп!
И десятки стрел проносятся над нами, шелестя, как первый весенний дождь.
— Це-елься! Залп!
И тяжелые камни ложатся посреди беснующихся варваров, дробя кости и расплющивая тела.
Немногочисленные лучники противника тоже начали обстрел когорт. Особого ущерба они нам причинить не могли. Им приходилось целиться против солнца, к тому же мы стояли намного выше. Но все равно время от времени в рядах раздавались крики парней, недостаточно быстро закрывшихся щитом. Раза два стрелы ударились и в мой скутум. Несмотря на то что они были уже на излете и ничего плохого сделать не могли, ощущение все равно было мерзким. Это были настоящие стрелы, а не учебные деревяшки. И выпущены они были настоящим врагом.
Перестрелка получилась недолгой. Повстанцы быстро поняли, что у наших стрелков явное преимущество. Хрипло запели рожки, толпа взревела, потрясая оружием. Наши застрельщики начали отход на фланги, за линию тяжелой пехоты. И тут же строй повстанцев вздрогнул, как единый живой организм, качнулся и ринулся в атаку.
— То-о-овсь! — пронеслось по рядам.
Мы подобрались и замерли. Вот сейчас, сейчас…
Мне казалось, что сердце прорвет кольчугу. Сзади кто-то молился вслух. И я был готов к нему присоединиться.
Это действительно страшно, когда на тебя катится лавина вооруженных людей. Кажется, что сейчас она сметет все на своем пути, ничто не сможет устоять… Сметет, раздавит, втопчет в землю и покатится дальше, как ни в чем не бывало. Любой глупец, который попытается противостоять ей, — обречен. Даже скала будет стерта в пыль, не то что люди. И спастись можно, только обратившись в бегство. Бежать, бежать, бежать… Лететь впереди этой лавины, не останавливаясь ни на мгновение, потому что малейшее промедление означает смерть.
Так тебе кажется, когда впервые видишь атакующий строй.
Думаю, что, дрогни хоть один из нас, паника мгновенно захватила бы всех. Что смогли бы сделать с нами стоящие позади центурий тессерарии
[37]
с опционами? У них простые палки, которыми они должны загонять в строй струсивших легионеров. А у врага мечи и копья… Мы бы просто смели их, даже не заметив. Что смогли бы сделать центурионы? Трибуны? Да ничего. Запаникуй хоть один из нас, мы были бы вырезаны подчистую. Перебиты, как стадо овец.
Но никто не дрогнул, к счастью. Никто не позволил страху лишить его разума.
Рядом с тобой стоят твои товарищи. Они так же смертны, как и ты. Они боятся ничуть не меньше твоего. Но продолжают стоять, сжимая до судорог в руках пилумы и стиснув зубы, чтобы не видно было, как дрожат побелевшие губы. А значит, ты тоже можешь.
— Стоя-я-ять, обезьяны! — Голос Быка перекрыл вопли и улюлюканье повстанцев. — Стоять крепко!
Двести шагов. Я вижу грубо сколоченные, а то и просто сплетенные из ивы щиты, вижу широкие плоские наконечники копий, вижу короткие мечи, занесенные над головами.
