— Да, — я с трудом сдержался, чтобы не нагрубить.
Какого черта! Я и сам знал, что лучше не вылезать из дома. Стоило звонить ради таких советов! Я бросил трубку, даже не попрощавшись. И опять остался один.
Полдня я провел, шагая взад и вперед по комнате. Несколько раз позвонил девушке, но безрезультатно. Либо ее не было, либо не хотела меня слышать. Не знаю, почему мне так хотелось с ней поговорить. На роль спасительной соломинки она никак не подходила. У нее была своя жизнь. Я в ней — лишь незначительный эпизод. Ничего особенного. Через месяц после того, как мы прекратим встречаться, она не сможет вспомнить мое лицо. Так бывает. И слишком часто. Но ее голос успокоил бы меня. Иногда нужна хотя бы иллюзия не-одиночества. А вот ее-то у меня не было.
И тут мне в голову пришла одна мысль. Рукопись, смерть друга и визиты неизвестного как-то связаны. Пусть эта связь пока нечеткая. Но в том, что она есть, я не сомневался. Значит, я могу как-то разобраться в происходящем тремя способами.
Во-первых, можно дочитать до конца рукопись и попытаться найти там подсказки. Но на это нужно время. Кроме того, необязательно я смогу уловить и правильно истолковать те намеки, которые (как я надеялся) есть в этой рукописи. Во-вторых, можно последить за своей квартирой и схватить незваного гостя, чтобы как следует расспросить его обо всем. Но неизвестно, кто сюда приходит и хватит ли у меня сил его одолеть. Да и не торчать же на лестничной площадке за противопожарным щитом…
Оставался только один вариант — попробовать самому найти какое-то объяснение гибели друга. То есть, говоря словами девушки, поиграть в сыщика. Тоже не лучший выход. Но что еще оставалось делать?
Для начала я решил забраться к другу домой. Скорее всего, я смогу найти что-нибудь такое, что наведет меня на какой-то след. Потом можно будет с чистой совестью передать все в руки полиции и ждать результатов. Конечно, они наверняка как следует осмотрели квартиру. Но ведь могли запросто не заметить что-нибудь важное. Для человека, который хорошо знает другого, неправильно поставленная настольная лампа может иметь значение.
Скажи мне кто-нибудь еще неделю назад, что я буду всерьез подумывать о проникновении в опечатанную полицией квартиру мертвого друга, я сказал бы, что он свихнулся. Но именно это я и собирался сделать теперь. И очень надеялся, что мне не придется в этом раскаиваться.
Выходя из квартиры, я подумал, что страх и отчаяние могут толкнуть человека на самые безрассудные поступки. Например — перестать быть погонщиком верблюдов.
Глава 4
На лестничной площадке в доме друга решимость моя поколебалась. Я собирался нарушить закон. Конечно, это не воровство и тем более не убийство, но все же. До этого дня единственным моим правонарушением была парковка в неположенном месте.
Я огляделся. Как мне показалось, воровато. Не хватало, чтобы за мной следила в дверной глазок соседка. Я не знал, будет она звонить в полицию, если увидит меня, или нет. Друг был с ней в хороших отношениях. Он вообще умел ладить с людьми. И ему она позволила бы сделать все, что угодно. Но я — другое дело.
Но возвращаться, так и не сделав того, что задумал, не хотелось. Мысль, что, вернувшись домой, я опять столкнусь с чем-то непонятным и необъяснимым, придала мне сил. Я сорвал печать и вставил ключ в замочную скважину. Ключами мы обменялись так давно, что я даже не помню, почему мы это сделали. Просто так повелось, что он мог зайти ко мне когда угодно, а я — к нему. Он всегда говорил, что главное в дружбе — размыть границы между собой и тем, с кем дружишь. Обмен ключами был одним из способов это сделать.
Я шагнул в прихожую и быстро закрыл за собой дверь. Несмотря на химию, которой залили всю квартиру, тошнотворный сладковатый запах чувствовался даже здесь. Меня передернуло. Он был совсем слабым, едва уловимым. Но по телу у меня побежали мурашки. Неприятно сознавать, что это запах твоего друга…
Но мне следовало поторапливаться. Поэтому, оставив до лучших времен сочувствие и сострадание, я принялся за поиски. Я не знал, что искал. Но был уверен, что если найду, то сразу пойму — это то, что мне нужно.
Быстро, но тщательно я осмотрел письменный стол, шкафы и стеллажи, полки в ванной комнате и на кухне. Ничего подозрительного или необычного. Он всегда был очень аккуратным. Раньше, приходя к нему домой, я чувствовал себя так, словно попал в только что прибранный гостиничный номер. Так было и сейчас. Меня охватило разочарование. Все-таки я очень рассчитывал на этот визит.
Пора было уходить. Если соседка позвонила в полицию, они могут быть с минуты на минуту. Я в последний раз обвел взглядом комнату. Значит, здесь все и произошло. Даже не верится. Вот это он видел перед смертью. Залитая солнцем комната, блики на стенах, обшарпанный стол, стеллаж с книгами… Жилье человека, не очень интересующегося материальными благами. Он не желал быть погонщиком верблюдов. Из-за этого мы часто спорили. Ему хотелось, чтобы я не так трепетно относился к своей модной мебели…
— Жаль, что так вышло, — сказал я. — Правда, жаль.
Выходя из комнаты, я постарался не дотрагиваться до ручки двери. Все произошедшее казалось дикостью.
В прихожей я заметил на вешалке его пиджак. На всякий случай я быстро обшарил карманы. Все, что удалось нащупать, — скомканная бумажка. Зажав ее в руке, я выскользнул на лестницу и захлопнул за собой дверь.
Спускаясь вниз, я услышал, как щелкнул замок у соседки.
* * *
Я выскочил на улицу. Сердце колотилось о ребра. Ладони взмокли. Я чувствовал себя самым настоящим взломщиком. Машина была брошена на соседней улице. Чтобы добежать до нее, мне потребовалась пара минут.
Только отъехав на приличное расстояние, я смог немного успокоиться, чтобы остановиться и посмотреть, что же я нашел. Это был билет. Железнодорожный билет. До города, в котором год назад чуть не закончилась наша дружба.
Тогда я не смог отойти от развода и много пил. Виски, пиво, ром, опять виски… Иногда покуривал травку. Я не чувствовал ни боли, ни тоски. Лишь пустоту. Которую и пытался заполнить таким нехитрым способом. Друг сказал, что с него хватит. Он не хочет смотреть, как я медленно, но верно качусь по наклонной. И заставил меня поехать с ним. Он сказал, что знает в этом городе одного человека, который быстро приведет меня в чувство. А я не хотел приходить в чувство. От этого я как раз и бежал…
Но он всегда был очень напористым. И, в конце концов, я сдался. Мы с ним уехали на месяц в этот заброшенный городишко близ Рио-Браво дель Норте. Все, что я о нем помню, — песок, кактусы и огромные стаи бродячих собак, больше похожих на койотов…
Там он познакомил меня с каким-то выжившим из ума индейцем. Сказал, что индеец — местный знахарь, и сможет мне помочь. Я был озабочен только тем, что прихватил с собой мало виски.
Мы поселились в паршивом отеле, единственном в городе. Каждый день он таскал меня с собой. То в пустыню, то к индейцу. То в пустыню вместе с индейцем. Это было пыткой для меня. Ходить по сумасшедшей заре, слушая ломаный испанский этого старика. Я даже не пытался вникнуть в то, что он говорил. А говорил он много. Другу было очень интересно все, о чем болтал индеец. Мне же хотелось лечь на раскаленный песок и умереть. На эти прогулки я обязательно прихватывал с собой фляжку, где весело плескалось виски. При ста градусах по фаренгейту глоток Seagram's 7 Crown действует, как удар дубинкой по голове. Поэтому на обратном пути им часто приходилось поддерживать меня под руки. Каждый вечер мы посылали друг друга к черту. Но каждое утро он снова волок меня к индейцу.
