— Лещинский, я вас провожу… Пожалуйста, не отказывайтесь.
— Нет, оставайтесь здесь. Кто-нибудь может вас увидеть. — Он вдруг остановился и неуверенно сказал: — Ваше Императорское Высочество, вам действительно понравились мои работы или вы купили их из жалости?
— Да нет, дорогой, мне они действительно очень понравились. Вы продолжаете рисовать? Не бросайте. У вас большой талант, а вы заняты этим… — Великий князь глазами указал на его кожаную куртку.
— Нет, я не рисую. Я занят, ваше Императорское Высочество, — как-то смущенно сказал Лещинский. — Увидимся через несколько часов.
— Подождите. Я знаю, что вы злостный курильщик. Вот, возьмите. — Из кармана жакета Борис достал английскую трубку, украшенную бриллиантами. — Как он скрыл ее, было непонятно. — Вот, возьмите. Она принадлежала моему деду. Возьмите, не стесняйтесь.
— Спасибо. Это очень ценный подарок. Я буду хранить его.
Эти несколько часов они не спали. Андрей вдруг стал рассказывать ей о фронте. Бурая грязь в траншее, псиный запах мокрой шинели, сладковато-горький дым пороха, взрыв гранаты в воздухе, развороченное, дымящееся брюхо его лошади на земле.
— Я не знала, Андрюша, что ты был там как простой рядовой.
— Это было только один раз, когда убили нашего командующего.
Было 5 утра, когда две машины с красными флагами въехали во двор. За рулем второй машины сидел молодой человек. Лещинский вышел из своей машины.
— Ваши Императорские Высочества, мадам, у нас очень мало времени. Поспешите. — Он указал глазами на старую княгиню и Зину, подругу Бориса Владимировича. — Вы, молодой человек, и другие садитесь в машину к Николаю. Николай, ты помнишь, в случае чего, поверни на ту дорогу, ты знаешь, и жди там меня под дубом, знаешь этот дуб.
— Есть, товарищ Лещинский, ждать под дубом.
Мати села рядом с Лещинским. Сзади Андрей и
Борис. Мария Павловна с Владиком, Зина, горничная Мати и повар устроились в довольно большой машине Николая. Еще несколько минут Лещинский обсуждал с Николаем последние детали опасной дороги.
— Лещинский рискует ради нас жизнью. Если нас поймают, его первого расстреляют, — сказал Борис Владимирович брату.
— Я знаю, но будем надеяться, что все обойдется.
Лещинский сел за руль.
— Все. Едем.
Проехали версты две. Дорога перекрыта. На обочине увидели вооруженного человека с красной повязкой на рукаве. Он сделал им знак остановиться. Его машина была припаркована здесь же. Мати почувствовала, как кровь в жилах заледенела. «Все кончено», — пронзила мысль. Она повернулась и посмотрела на машину Николая. Ее сын сидел с ним рядом. Она знала только одно: она не позволит схватить ее сына. Он был все, что у нее осталось. Лещинский остановил машину, но не выключил двигателя. Николай сзади притормозил.
— Я не знаю его, он, возможно, из другого подразделения. Их тут несколько, все дерутся друг с другом. — Лещинский повернул голову к великим князьям. — Шлагбаум — просто легкая перегородка из прутьев. Часовой, кажется, один. Сидите спокойно, я пойду с ним переговорю. — Он открыл дверь машины.
— Лещинский, я пойду с вами. — Мати тронула его за рукав. — Я женщина. Мне проще.
— Хорошо.
Они вышли из машины и направились к человеку на обочине.
— Борис, мне все это не нравится. — Андрей опустил руку в карман и нащупал пистолет.
Все произошло неожиданно. Лещинский спокойно разговаривал с кавказцем, как тот вдруг схватил Мати за руку и потащил в свою машину. Андрей выскочил из машины и выстрелил. Лещинский повернул голову к Андрею и тоже выстрелил в бандита. От неожиданности тот отпустил Мати и сделал ответный выстрел. Лещинский выстрелил снова. Человек упал на дорогу. Лещинский и Мати побежали к машине.
— Николай, поезжай другой дорогой, — крикнул Лещинский.
Они видели, как Николай развернулся и исчез за поворотом.
— Все в порядке, Мати?
— Да, Андрюша, конечно.
Ее сотрясала дрожь.
Примерно через час они увидели машину Николая под огромным дубом. Из окна Владик махал им рукой и что-то говорил. У Мати отлегло от сердца. Она опустила стекло.
— У нас нет времени, мадам, — буркнул Лещинский.
Всю остальную дорогу они едва ли обменялись хоть одним словом. Время от времени Мати поворачивала голову. Николай следовал за ними. К обеду достигли долины. Лещинский остановил машину. Николай сделал то же.
— Дальше я ехать не могу. Здесь уже недалеко. Там внизу ваши люди, белые. Идите по этой дорожке вниз.
— Спасибо, Лещинский.
— Прощайте, желаю удачи.
Он махнул им рукой и резко развернул машину. За ним последовал Николай. Через минуту они исчезли за горой.
В долине расположились сотни солдат и офицеров. К беглецам подошел генерал. Борис и Андрей пошли за ним в дом, где, судя по всему, располагалась штаб-квартира Добровольческой армии.
Несколько дней они прожили в маленьком гостиничном доме рядом со штабом. Атаки красных с гор происходили каждый день, и генерал советовал им как можно скорее ехать в Анапу.
Они легко доехали до Анапы на машине с шофером, которую им выделили. Мэром города оказалась 26-летняя поэтесса из Петербурга Елизавета Кузьмина-Караваева, которая заняла место своего отца, предыдущего мэра. Она, конечно, все знала о первой приме-балерине из Мариинки. Их сердечно приняли. В Анапе они остались на три дня. Затем наняли другую машину до Новороссийска.
Они вздохнули с облегчением, когда увидели на якоре в порту британские, французский и итальянские корабли. Но ни один корабль не направлялся в Константинополь.
Фронт гражданской войны приближался к югу. Красные вскоре заняли Анапу. Разнеслась весть, что они арестовали их друга, мэра. Говорили, что красные будут в Новороссийске через несколько дней. В последний момент Мати и всех взяли на итальянский корабль «Семирамида». Капитан узнал Мати. Он оказался ее давним поклонником. На том же пароходе они встретили певицу Надю Плевицкую, жену балетного танцора Эдмунда Плевицкого, которую очень ценил Ники. Она была с новым мужем, молодым белым офицером Георгием Левицким. 13 марта «Семирамида» отплыла. Мати и Андрей стояли на палубе, бросая последние взгляды на удаляющуюся российскую землю.
Глава одиннадцатая
Через Константинополь во Францию
Наконец они прибыли в Константинополь. Он был занят союзниками. Сто двадцать русских судов всех видов и размеров прибыли сюда, доставив тысячи беженцев из Крыма — последнего бастиона белых в гражданской войне. Русские пароходы были переполнены. На палубе некоторых еще лежали трупы умерших от тифа. С них снимали шинели и ботинки, чтобы добро не пропало. В Босфоре пришвартовалась и яхта «Лукулл», временное пристанище последнего главнокомандующего белой армии, генерала Врангеля и его штаба.
