— Но как могли король и королева пойти на это? Это же еврейские деньги — в большей степени еврейские, — благодаря им они и одержали победу над арабами!
— Нас выдоили, брат мой. А теперь как тощих коров нас отправят на бойню. Дон Сеньор и дон Абрабанель готовят еще одну дань — взятку, если говорить откровенно. Посмотрим, поможет ли это. Но они не слишком надеются, — Иосиф махнул в сторону изможденного человека. — Скажи моему брату, что королева сказала дону Исааку.
Человек провел по лицу рукой.
— Мой хозяин сказал королеве, что вся история нашего народа свидетельствует, что Бог уничтожает тех, кто уничтожает евреев. Она ответила, что это решение исходит не от нее и не от ее мужа. «Господь вложил это решение в сердце короля, — сказала она. — Сердце короля в руках Господа, как вода в реках. Он поворачивает его, куда захочет».
— Король, в свою очередь, — прервал его Иосиф, — перекладывает всю ответственность на королеву. Но ближайшее окружение королевской четы знает, что королева повторяет слова своего духовника. Да будет навеки стерто его имя.
— Что еще вы можете им предложить, кроме того, что уже отдали?
— Триста тысяч дукатов.
Давид закрыл лицо руками.
— Да, знаю, ошеломляющая сумма. Выкуп народа. Но у нас нет другого выбора.
Иосиф Бен Шушан поднялся и подал брату руку.
— Так что сам понимаешь, почему я ничем не могу помочь тебе сегодня.
Давид кивнул. Они вместе вышли во двор. Слуги и охрана уже сидели верхом. Давид прошел с братом до его лошади. Иосиф нагнулся с седла и сказал брату на ухо:
— Думаю, ты и сам понимаешь, что о нашем разговоре нужно молчать. Поднимется паника, как только об этой новости станет известно. Не надо плакать, слезы чуда не сотворят.
Лошадь, свежая, беспокойная, перебирала копытами. Ей не терпелось двинуться в путь. Иосиф резко дернул за повод и взял брата за руку.
— Мне жаль твоего сына.
— У меня нет сына, — прошептал Давид.
Его слова заглушил звон железа по камню, кавалькада стремительно вылетела из ворот.
Четыре дня Ренато то приходил в себя, то снова терял сознание. Когда очнулся, почувствовал, что щека прижата к каменному полу, покрытому промокшей от мочи соломой и крысиным дерьмом. Он харкал кровью и длинными белыми полосками разложившейся ткани кляпа. Тело разваливалось изнутри. Ему хотелось пить, но он не мог дотянуться до кувшина с водой. Позже, когда хватило сил добраться до него, ухватить трясущимися руками и вылить в рот струйку, боль при глотании вызвала у него новый обморок. Во сне он снова видел себя привязанным к лестнице. Вода лилась ему в рот, и он невольно ее сглатывал, а ткань кляпа все глубже проваливалась в горло.
Ренато не знал, что такая боль возможна. Он безмолвно молился о смерти. Но на молитвы никто не отвечал. Когда очнулся, понял, что лежит там, где и прежде, а из темноты на него глядят красные глаза крыс. На пятый день он уже дольше находился в сознании, а к шестому сумел подтянуть себя в сидячее положение и прислониться к стене. Все, что ему оставалось делать — это ждать и вспоминать.
Инквизитор пришел в камеру. Они устанавливали лестницу, а пленник задыхался и корчился в ужасе. И Ренато наконец увидел свидетельство против него и понял, в чем он должен сознаться. Священник брезгливо, словно кусок дерьма, держал двумя пальцами за длинный кожаный ремешок привязанную к нему маленькую квадратную шкатулку. Внутри было слово Бога, написанное безупречным почерком отца.
— Фальшивый выкрест, ты, словно жук-древоточец, выгрызаешь сердце нашей церкви, — сказал священник. — Ты тайно возносишь свои отвратительные молитвы и оскорбляешь нашу церковь своим лживым присутствием.
Ренато не мог ответить. Не мог ни сознаться, ни опровергнуть обвинения. Священник вылил еще один кувшин воды и вдруг с неожиданной, потрясающей силой протолкнул кляп ему в горло. Ренато показалось, будто его подняли за кишки. Он потерял сознание, а когда пришел в себя, увидел, что он снова один.
«Шин. Фе. Каф».
«Пролей гнев Твой на народы, которые не знают Тебя…»
[30]
Поскольку он не знал, что еще делать, Давид Бен Шушан вернулся к работе. Близилось завершение Аггады. Но мозг Давида, словно чернила, кипел в ядовитом вареве. Рука дрожала, и буквы выходили не столь красивыми. Из дома доносились вопли Мириам. Горе боролось в ней с яростью. Она выливала потоки брани на его брата и кричала на бедного Воробышка, которая, как он догадывался, безуспешно пыталась успокоить мать. Он ничего не сказал о великой миссии своего брата и о судьбе, которая нависла над ними. Мысли метались между брошенным в темницу Рубеном и их грядущим бегством. Затем он задумался о Воробышке. «Вставай, моя милая, беги!» Нужно найти для нее мужа, да побыстрее. Если придется бежать по неизвестным дорогам, ей потребуется больше защиты, чем он сможет ей предоставить. Мысленно он перебирал список возможных кандидатов. У Авраама, могеля, был сын подходящего возраста. Мальчик заикался, косил, зато у него был добрый нрав. Но Авраам может не согласиться из-за того, что Рути — сестра выкреста. Мойше, мясник, был сильным мужчиной со здоровыми сыновьями. Они могли стать настоящими защитниками, но мальчики упрямы, своенравны. К тому же Мойше любит деньги, а Давид ничего не мог ему предложить.
Давиду даже в голову не пришло спросить об этом саму Рути. Если б спросил, очень удивился бы ее реакции. Он сам того не знал, но любовь к дочери уживалась у него с презрением. Он видел, что дочь добра, преданна, но в то же время жалка. Давид, как и многие люди, делал ошибку: путал доброту со слабостью.
Отец не подозревал, что у Рути была тайная жизнь. Более трех лет Рути изучала Зогар, Книгу Сияния. Потихоньку она стала практиковать каббалу. Эти занятия были ей запрещены по причине возраста и пола. Еврейские мужчины могли заниматься каббалой по достижении сорока лет. Женщинам, как они думали, этого не дано было понять. Но из семьи Бен Шушанов вышли знаменитые каббалисты, и с самого юного возраста Рути знала о силе и значении Зогара в духовной жизни ее отца. Когда маленькая группа ученых приходила в дом ее отца для занятий, Рути прислушивалась к трудному тексту, притворяясь, что спит.
Но не только душа Рути вела тайную жизнь, а и ее миниатюрное тело — тоже. Она не могла учиться по книгам отца: он бы не разрешил. Но книги, которые ей были нужны, она видела в переплетной мастерской, когда носила туда отцовские работы. Миха, переплетчик, был слишком быстро повзрослевшим молодым человеком, с бледными, обвислыми щеками и редкими волосами, которые он нервно теребил, когда в мастерскую входила его жена. Она была худенькая и неряшливая, часто болела, измученная частыми родами. Несколько плачущих детей постоянно тащились за ней.
Рути вспомнила, как переплетчик по-новому взглянул на нее, когда она сказала, чего она хочет. Поначалу она сказала, что это отец попросил дать ему на время книги, но Миха сразу понял обман. Все знали, что Давид Бен Шушан, хотя и бедный, имел замечательную библиотеку. Он догадался, чего она хотела, и знал табу, которое она нарушает. Если уж она решались нарушить столь суровые правила, подумал он, тогда, возможно, перешагнет и другие барьеры. Взамен за это он уложил ее на мягкие обрезки, валявшиеся на рабочем столе. Она вдыхала сильный аромат кожи, а руки переплетчика касались ее укромных мест. Поначалу она была страшно напугана. Задрожала, когда он поднял ее грубую шерстяную юбку и развел смуглые бедра. Но его прикосновение было нежным, а потом и восхитительным. Он открыл ей удовольствие, о котором она и не догадывалась. Когда его язык оказался между ее ног и он стал лизать ее, точно кот, лакающий молоко, она ощутила физический экстаз сродни духовному, который испытывала в редкие вечера за чтением. Тогда буквы поднимали ее, и она парила.
