— Куда пятитесь? — рявкнула Катя. — Приказ был?
— Так танка с фланга, — прохрипел рябой боец из ремонтников.
— Так она ж наугад лупит, — Катерина цепко ухватила за плечо второго бойца. — Куда пятитесь?
— Ага, наугад, вон как разметало, мать его пополам, — красноармеец попытался стряхнуть пальцы девушки. — Пусти, стервоза.
Катерина вроде бы не сильно крутанула его за затрещавшую гимнастерку — боец шлепнулся на землю. Девушка махнула «маузером» остальным:
— Не ссыте, продержимся. Ну-ка по местам, товарищи.
Голос у нее был не очень-то злой, даже домашний. Красноармейцы, поглядывая на своего, ни с того ни с сего свалившегося товарища, без особой охоты развернулись к разбитой платформе.
— Ползком, — окликнула Катерина. — Зря жопы не подставлять, сознательнее, товарищи.
Ползала Катя, как будто полжизни в пластунах прослужила. Пашка с трудом поспевал. Комиссар с командиром ремонтников лежал в воронке среди развороченных шпал. Рядом залегли бойцы, пулеметчик возился с «Шошем». Впереди, у рельсов, выцветшими холмиками виднелись убитые ремонтники.
— Так. Кто приказал? — комиссар обернулся к сползшим в воронку гостям, неторопливо поднял «наган».
— Старшая опергруппы Мезина прибыла в ваше распоряжение, — доложила Катя, игнорируя направленный «наган». — Вагончик наш зацепило, курятник по шву пошел. Товарищ охранник ранен, на месте остался. Какие указания будут, товарищ комиссар?
— Марш обратно под арест. Я тебе, барышня, и на том свете не поверю. Оружие сдайте немедленно.
— Мы, товарищ комиссар, и драпануть могли, — Катерина с вызовом смотрела на комиссара. — Прикажете безоружными конца данной войны ждать?
— Перестаньте, комиссар, — сказал человек с окровавленной щекой, лежащий по другую сторону расщепленной шпалы, — Пашка с трудом узнал генерала Хомова. — Что вы к девице прицепились? Не наша она, даю слово. Да и есть ли смысл сейчас разбираться?
Разговор прервался, все дружно пригнулись — свистели, приближаясь, гаубичные снаряды. Громыхнуло.
— Мимо, — сказал, оглядываясь, командир ремонтников. — Но рано или поздно накроют. Что делаем, товарищ комиссар?
— Атакуем, товарищи. Собирайте всех, кто не занят, — с высоты гадов собьем и пути исправим. Здесь мы ничего не вылежим, — Хван рубанул воздух короткой ладонью. — Я бойцов лично поведу. Собьем с холма — считай, дело сделано.
— Храбро умереть желаете? — ехидно поинтересовался генерал Хомов, утирая кровь из распоротой щеки. — Мне товарищей красноармейцев не слишком жалко, но позвольте указать, что атаковать в лоб высоту, да под огнем с тыла, есть явная нелепость и безрассудство. Танки — это вам, господа, не десяток хуторян с обрезами. В спину положат всех.
— Вы, генерал, своими расчетами тут не козыряйте. Если нужно, мы на этот холм без выстрелов пойдем…
Пашка обреченно слушал препирательства. Ситуация аховая — «Троцкий» окружен, помощи ждать неоткуда. Ловушку устроили те части беляков, что не подчинились приказу о перемирии и пошли за Слащевым. О маршруте следования «Борца за свободу товарища Троцкого» узнать было нетрудно — даже в газетах о дипломатическом рейде писали. Место для блокады бронепоезда выбрано с умом. Холм слишком крут — башенные орудия вести огонь по вершине не могут: угла возвышения не хватает. Ремонтировать пути никакой возможности — засевшие на высотах стрелки при поддержке трех пулеметов бьют на выбор всех, кто пытается заняться рельсами. Гаубичная батарея, расположившаяся верстах в трех от железной дороги, неторопливо разбивает бронепоезд. И еще танки, две или три машины, ползают вдоль выхода из лощины, оставаясь в мертвой зоне орудий «Троцкого», безнаказанно обстреливают бронеплощадки и, осыпаемые бешеным пулеметным огнем, отползают обратно в пологую балку. Пока по паровозам стараются не бить — для себя берегут, трофеи уже подсчитывают. Что будет дальше, из разговора начальства вполне понятно, — к вечеру пехота с холма атакует раздолбанный бронепоезд, возьмут если не голыми руками, то без особых усилий. Не предназначен «Товарищ Троцкий» для боя в одиночестве. Еще хорошо, что слащевцев не все части поддержали — стрелков у них маловато, кавалерии вовсе нет.
Пашка понимал — порешат слащевцы всех. И своих не пожалеют. Если приказу командования беляки не подчинились — генерал Хомов для них еще один предатель, с большевиками снюхавшийся. Хана тебе, товарищ Зверенко, рядом с генералом шлепнут. Оно, конечно, лестно, но…
Больше всего доставали гаубицы — свист снарядов так цеплял за сердце, что после разрыва хотелось встать в рост и пойти на холм — пусть беляков там не разглядишь. Лучше пулю в грудь схлопотать, чем твои кишки по колючей траве на сто шагов раскидает. И бьют ведь, гады, аккуратно, как по хронометру. Да еще пить страшно хочется, словно сутки капли во рту не было.
Когда командирша изловчилась и вклинилась в командный разговор и что ляпнула, Пашка не уследил.
— Что значит «блокировать»? Танки — это вам, мадемуазель, не черепаха, хотя и некоторое сходство имеют, — поморщился генерал.
— Прекрасно понимаю, ваше превосходительство, — Катерина больше смотрела на комиссара. — Один подобьем — им маневрировать трудно будет, лощина там не такая уж широкая. Я, товарищ комиссар, наблюдала, как танки жгут. С видимостью на танках не очень, подслеповаты машины. Разрешите попробовать, товарищ комиссар? Что нам терять, а?
Все-таки хитро она момент ловит. Умеет ведь обходительность проявить. Пашке, с одной стороны, было обидно, тобой-то Катерина без дипломатических изысков командовала, с другой стороны, вот она, коварная командирша — с хвоста изящно заходит.
И ведь убедила. Следующие полчаса Пашка как наскипидаренный ползал под вагонами. Готовились — керосин в бутылки заливали, гранаты связывали, две группы пластунов-подрывников формировали, вместе с пулеметчиками цели наметили. О гаубичном посвисте даже как-то забылось, и даже когда близкий разрыв изрешетил хвостовую бронеплощадку, особо внимание обращать было некогда.
Полз Пашка сразу за командиршей. Бережно передвигал позвякивающий вещмешок. Следом волок пулемет Герман. Прапора Катерина, похоже, не очень-то хотела брать, да все же не отказала в чести помереть славно. Правильно — пусть и не силен ваше благородие, зато сто раз проверенный. Следом полз штабс-капитан из генеральской команды. Этот как репей увязался — мол, лучший в гренадерском полку по метанию гранаты, извольте проверить. Знаем мы таких гранатометчиков — небось, зеленые глаза Катерины приглянулись. Впрочем, полз отягощенный тяжелым мешком штабс-капитан ловко — видно, и впрямь кое-что умел. Следом двигались двое красноармейцев, одного Пашка знал — из ремонтников, у человека час назад товарища убили.
Катерина не торопилась — казалось, скребутся пластуны на месте. Ничего толком не видно, да и дышать трудно — над землей тянуло густым черным дымом. Горели жестянки с машинным маслом — их отволокли от бронепоезда и подожгли хлопцы из десантного отряда. Дымовая завеса была так себе — прикрывала ползущих лишь порывами, ветерок тот драный дым мигом сносил, оставляя на коже людей жирную сажу. Но ничего, пока команду подрывников никто не замечал.
