— Что он делает? Сумасшедший! — заорал Гитлер, увидав в руке Лея широкий длинный и прямой нож.
Через минуту кабан снова закрутился на месте, оставив после себя кровавое пятно и три распластанных на снегу тела — человека и двух собак Зверь был, по-видимому, заговоренный. Какая-то сила развернула его еще левей и теперь понесла прямо на фюрера. Гесс осознал это не сразу — настолько немыслимым казалось ему все происходящее. Но туша продолжала неумолимо расти, и Рудольфа охватил суеверный ужас, «Если это смерть, — сказал он себе, — значит, так нужно, значит, это судьба… Но не для Адольфа».
И точно со стороны услыхал свой голос:
— Берта, взять!
Овчарка весело понеслась, едва касаясь лапами снежного поля. Оттолкнув Адольфа назад, за круп лошади, и с трудом ее сдерживая, Гесс увидел, как его Берта и окровавленный кабан сшиблись, как он тащил ее несколько метров вместе со все еще болтавшимся на нем бульдогом и наконец точно окаменел на бегу и ткнулся рылом в снег.
Вскочив на лошадей, они поскакали к опушке, куда первым уже подоспел Борман, за ним — Геринг и старший Гесс. Собаки скулили, но были живы. Роберт морщился, держась за бок, но уверял, что кабаний клык, распоров куртку и свитер, только пощекотал ему тело. Он подшучивал над бледным Герингом, советуя в следующий раз бить зверю из двух стволов сразу в оба глаза, чтобы его так круто не заносило.
Видя на лицах беспокойство, он взял у Бормана платок и сунул его под распоротую куртку, затем вынул совершенно чистым и тут же попросил помочь ему подняться, поскольку к ним стремительно приближалась группа перепуганных всадниц. Рудольф побежал обратно к кабану — посмотреть, что с Бертой. Он с трудом вытащил ее из-под туши, сильно помятую, со сломанной лапой, но живую. Третий бульдог все еще висел на кабане, вращая налитыми кровью глазами; он был цел и невредим. Тут Рудольфа точно током ударило — он обернулся, ища взглядом беременную жену, но Эльза как будто предвидела его внезапный испуг и издали помахала ему рукою.
Все общество медленно двигалось по полю, ведя под уздцы лошадей к забрызганному кровью трофею, на который дамы поглядывали с ужасом, словно еще не веря, что зверь больше не поднимется.
Рассмотрев кабана, все пришли к выводу, что рана в глаз была смертельной; смертельным был и удар в сонную артерию, нанесенный Робертом. Нож все еще торчал в ней по самую рукоять. Знатоки только плечами пожимали.
Первой не выдержала Маргарита — опустившись на колени и уткнувшись в шею Берты, девушка расплакалась. Вторым едва не вышел из себя Адольф. Он дважды набирал воздуху в легкие, чтобы разразиться тирадой по адресу Лея, но брал себя в руки, по-видимому, не желая составлять компанию фройлейн Гесс.
Если бы не несколько минут ужасающей неопределенности, когда сбитый ударом Роберт лежал на снегу, а туша кабана продолжала двигаться по направлению к фюреру, охоту можно было бы считать удачною. Хотя именно эти минуты и придавали ощущению удачи особую, возбуждающую остроту.
Берту Рудольф отнес в сани, бережно укрыл полушубками, и все проезжавшие мимо нагибались и гладили овчарку, единодушно признанную главной героиней дня. Израненные бульдоги трусили рядом с санями, по-своему выражая красавице свою собачью солидарность.
— А «бульдог» обставил-таки «борова», — шепнул Рудольфу Геббельс, указывая глазами на сосредоточенного Геринга и едущего в окружении дам Лея, который в самых юмористических тонах описывал свои ощущения в момент лобовой атаки на кабана. — Хотя формально вся слава — Герману, а Роберту — выговор от фюрера. Suum quique, как говорится, — каждому свое.
Весть о гибели белого кабана разнеслась по округе со скоростью звука охотничьих рожков, и крестьяне из соседних деревень заполнили двор усадьбы, чтобы поглазеть на зверя. Ничего устрашающего в нем уже не было. Лежала большая, грязная свинья, которую лишь с натяжкой можно было назвать белой, — искусанная, изодранная, с выбитым глазом и перерезанным горлом.
— Жил дикий гордый зверь. Выходил со своим выводком из чащи за желудями и корешками, никому зла не делал, — говорила Эльза Ангелике, наблюдая из окна столпившихся вокруг телеги крестьян. — Пришли мы, погубили, растерзали…
— А все-таки Роберт молодец! — ответила Гели, покосившись на стоящую у другого окна Маргариту. — Здорово он его!
Рудольф с отцом поднялись наверх, чтобы помочь Лею раздеться, поскольку удар был настолько сильным, что Роберт все еще чувствовал что-то вроде контузии, хотя и пытался это скрыть. Когда сняли рубашку, обнаружили с левой стороны широкую красную полосу, идущую от лопатки почти до середины живота, и Фридрих, ничего не слушая, тут же отправился вызвать по телефону врачей, хотя других видимых повреждений не обнаружилось.
Возвратился он вместе с Гитлером и остальными мужчинами, и Лею пришлось сделаться на время чем-то вроде экспоната, который все разглядывали, да еще и норовили руками потрогать.
Гитлер был все еще раздражен; однако, увидав след от кабаньего клыка, он несколько минут молчал, нахмурившись, потом покачал головой. Только сейчас, пожалуй, он по-настоящему осознал, что удар в шею был самым сильным ходом в сложившейся ситуации, поскольку даже меткому стрелку чрезвычайно трудно сделать смертельный выстрел в идущего зигзагами зверя. Роберт, знавший диспозицию охотников, сделал все возможное, чтоб остановить фатальный бег кабана в сторону фюрера, но поступил он так осознанно или в порыве ложной гордости — на этот вопрос мог ответить только он сам.
Карин позже рассказала Эльзе, что Герман считает — Лей меньше всего думал о фюрере; Эльза же передала ей слова Рудольфа — тот был убежден в обратном. И обе усмехнулись, понимая, что их мужья сказали самое сокровенное о себе. Истина же, как всегда, лежала посередине; правда, в какой-то момент она несколько попятилась в область потустороннего.
Вечером в Рейхольдсгрюн приехали трое вызванных Гессом хирургов, и это оказалось очень кстати, потому что у Лея началась сильнейшая головная боль, и врачи помимо ушибов обнаружили у него сотрясение мозга.
Казалось, на этом рождественские испытания, выпавшие на долю Роберта Лея, могли бы и закончиться, да не тут-то было. Около одиннадцати вечера его неожиданно вызвали к телефону. Лакей сначала сообщил хозяину, что звонит фрау Лей из Кельна по неотложному делу, и Фридриху ничего не оставалось, как только сказать об этом Роберту, который пришел в ужас. Дело было в том, что, уезжая, он всегда оставлял жене точные сведения о своем местонахождении, но она еще ни разу в жизни ими не воспользовалась.
Выслушав первые фразы, Роберт испытал некоторое облегчение — дело не касалось детей, но потом несколько минут сидел, обхватив голову руками, видимо, осмысливая услышанное. Жена, а затем взявший трубку секретарь сообщили, что несколько часов назад в его машину, ехавшую по шоссе в сторону Майнца, врезался огромный «фиат», а затем по кабине уже опрокинутого «мерседеса» было сделано несколько выстрелов в упор. Его шофер, а также командир рейнских сил СА Гейнц Вебер погибли. Все произошло около трех часов дня; однако выехавшая на место полиция все это время разыскивала самого гауляйтера и лишь вечером сообщила в штаб СА.
