— Такой большой мальчик! — сказала няня Уилкс, сияя улыбкой.
— Вы так думаете? — спросил Фредерик с той же теплотой.
— Ну, просто маленький мужчина! И как принарядился. Идите-идите в гостиную и садитесь. Я сейчас принесу чай.
— Спасибо.
— НОГИ ВЫТРИ!
Громовой голос, сменивший звучавшее до этой секунды нежное воркование, подействовал на Фредерика Муллинера так, словно он наступил на мину. Стремительно обернувшись, он увидел перед собой не ласковую гостеприимную хозяйку, а совсем другую личность. Стало ясно, что в няне Уилкс еще сохранилось порядком старого огня. Ее губы были крепко сжаты, глаза грозно сверкали.
— Этоещечтотакоеразноситьгадкиминечищеннымисапожкамигрязьпомоимчистымполамневытеретьногиподуматьтолько! — сказала няня Уилкс.
— Я нечаянно, — смиренно ответил Фредерик, тщательно поелозил раскритикованными ботинками по дверному коврику и, пошатываясь, прошел в гостиную. Он чувствовал себя куда меньше, куда моложе и куда слабее, чем минуту назад. Его дух был сломлен.
И отнюдь не воспрял, когда, переступив порог, он увидел, что в кресле у окна сидит мисс Джейн Олифант.
Трудно предположить, что кого-либо заинтересует наружность девушки пошиба Джейн Олифант — девушки, способной беспричинно вернуть письма хорошего человека, а потом взять и обручиться с Диллингуотером, — но вот ее описание, и покончим с этим. У нее были каштановые с золотым отливом волосы, карие с золотыми искорками глаза, каштановые с золотым отливом брови, симпатичный носик с одной веснушкой на кончике, губы, которые, раздвигаясь в улыбке, открывали прелестные зубки, и небольшой, но решительный подбородок.
В данный момент губы не были раздвинуты в улыбке, но крепко сжаты, а подбородок выглядел не просто решительным, он напоминал таран очень маленькой боевой галеры. Она посмотрела на Фредерика так, будто он был запахом лука, и не произнесла ни слова.
Впрочем, и Фредерик был немногословен. Что может быть труднее для молодого человека, чем найти наиболее подходящие слова для начала разговора с девушкой, которая совсем недавно вернула ему письма. (И чертовски хорошие письма! Вскрыв пакет и перечитав их, он был поражен их обаянием и стилем.)
А потому Фредерик ограничился единственным «эк!», после чего опустился в кресло и устремил глаза на ковер. Джейн смотрела в окно, и в комнате царила гробовая тишина, пока из недр часов, тикавших на каминной полке, внезапно не выскочила деревянная птичка и, сказав «куку», не исчезла.
Нежданность появления птички и странно краткое стаккато ее заявления не могли не подействовать на человека, чьи нервы были уже не теми, что раньше. Фредерик Муллинер, взвившись над креслом дюймов на восемнадцать, испустил непродуманное восклицание.
— Прошу прощения? — осведомилась Джейн Олифан, поднимая брови.
— Откуда я мог знать, что она проделает такую штуку? — сказал Фредерик, оправдываясь.
Джейн Олифант пожала плечами. Этот жест как будто выражал полнейшее равнодушие к тому, что знают и чего не знают подонки преступного мира.
Но теперь, когда лед так или иначе был сломан, Фредерик отказался вновь погрузиться в молчание.
— Что вы тут делаете? — спросил он.
— Няня пригласила меня на чай.
— Я не знал, что вы будете здесь…
— О?
— Если бы я знал, что вы будете здесь…
— У вас нос испачкан.
Фредерик скрипнул зубами и достал носовой платок.
— Пожалуй, мне лучше уйти.
— И думать не смейте! — резко сказала мисс Олифант. — Она так вас ждала! Хотя почему…
— Что почему? — холодно подбодрил ее Фредерик.
— Так, ничего.
Последовавшее неприятное молчание нарушалось только судорожными вздохами мужчины, который пытается выбрать самую грубую из трех отповедей, пришедших ему на ум. Но тут вошла няня Уилкс.
— Это лишь предположение, — высокомерно произнесла мисс Олифант, — но не кажется ли вам, что вы могли бы помочь нянечке с тяжелым подносом?
Фредерик, выведенный из задумчивости, вскочил, залившись краской стыда.
— Вы, наверное, совсем изнемогли, нянечка, — продолжала девушка голосом, источавшим негодующее сочувствие.
— Я собирался ей помочь, — пробурчал Фредерик.
— Да. После того как она поставила поднос на стол. Бедная нянечка! Какой он, наверное, тяжелый!
Отнюдь не впервые с начала их знакомства Фредерик испытывал завистливое удивление перед сверхъестественной способностью его бывшей невесты ставить его в положение виноватого. Ударь он свою гостеприимную хозяйку каким-нибудь тупым орудием, муки совести терзали бы его с такою же силой.
— Он всегда был невнимательным мальчиком, — снисходительно сказала няня Уилкс. — Садитесь же, мастер Фредерик, и попейте чайку. Я сварила для вас яичек вкрутую. Я же помню, как вы всегда на них накидывались.
Фредерик быстро перевел взгляд на поднос. Да, сбылись его худшие опасения. Яйца, и такие огромные! Желудок, который в последние годы он изрядно избаловал, слегка пискнул от дурных предчувствий.
— Да, — продолжала няня Уилкс, развивая тему. — Сколько ни дашь вам яичек, все было мало. Как и сладкого пирога. Господи помилуй, как же вы объелись пирога на дне рождения мисс Джейн!
— Пожалуйста, не надо! — сказала мисс Олифант с легкой дрожью.
Она холодно посмотрела на своего изнемогающего друга детства, который барахтался в бездне отвращения к себе.
— Благодарю вас, но я не хочу яиц.
— Мастер Фредерик! — Динамит взорвался, вновь произошла магическая трансформация, и хрупкая старушка преобразилась в грозную силу, перед которой не отступил бы разве что Наполеон. — Не капризничать!
Фредерик судорожно сглотнул.
— Я больше не буду, — сказал он покорно. — И с удовольствием съем яйцо.
— Два яйца! — поправила няня Уилкс.
— Два яйца, — согласился Фредерик.
Мисс Олифант повернула нож в ране.
— И столько сладкого пирога! Какое удовольствие для вас. Но все-таки на вашем месте я бы соблюдала осторожность. Он выглядит очень сдобным. Я никогда не понимала, — продолжала она, обращаясь к няне Уилкс голосом, который Фредерик — теперь ему было лет семь — нашел нестерпимо взрослым и нарочитым, — какую радость люди получают от того, что объедаются, обжираются и изображают собой свиней.
— Ну, мальчики это же мальчики, — возразила няня Уилкс.
— Возможно, — вздохнула мисс Олифант, — но все-таки это неприятно.
В глазах няни Уилкс появился слабый, но зловещий блеск. Она заметила в манерах своей юной гостьи намек на задавакость, а задавакость полагалось укрощать.
— Девочки, — сказала она, — тоже не безупречны.
