Официант неуверенно подошел к ней и протянул поднос в открытое
окно.
– Спасибо, – сухо сказала она, – чашку потом
занесу. Сколько с меня?
– Тридцать тысяч.
Это было нагло, но Настя смолчала, бросила на поднос три
купюры, забрала кофе и бутерброд с осетриной. Будем считать, что это с наценкой
за обслуживание на улице. Она сделала пробный глоток и поморщилась. Кофе был
горячим, но невкусным и некрепким. Вот тебе, Каменская, злорадно подумала она,
получай свое пойло по цене бриллиантов, будешь знать, как выпендриваться.
Откинувшись на мягкую спинку сиденья, она медленно жевала
бутерброд, запивая его невкусным кофе, и думала о смутившей ее бутылке из-под
виски. Бутылка как бутылка. Светлые части рисунка на этикетке закрашены простым
карандашом. У некоторых людей есть такая привычка: в задумчивости или во время
разговора штриховать рисунки, причем любые, и на этикетках спичечных коробков,
и в газетах или журналах, и на календарях. Короче, что под руку попадется.
Конечно, люди, использующие для этого этикетки на бутылках, встречаются куда
реже, но Настя была уверена, что видела такого человека. И это не давало ей
покоя. Штриховать этикетку могли либо сам Баглюк, либо тот, с кем он пил в
промежутке между посещением Петровки и аварией. Но с журналистом она никогда не
бывала в одной компании, более того, вообще не была с ним знакома, стало быть,
если у него и была манера водить карандашом по рисункам, то видеть это Настя
никак не могла. А она видела. Могла бы поклясться, что видела. Но где? Кто это
был? Память отказывалась подчиняться, а настроение портилось все сильнее. Она
не пыталась себя обманывать и потому знала: если вместо того, чтобы вспомнить,
она расстраивается, это означает, что память хочет спрятать в своих глубинах
что-то очень неприятное. Подсознание не выпускает на свет божий эту информацию,
потому что она опасна. Убийственна. Или просто неудобоварима и тягостна.
Она даже не заметила, как подошел улыбающийся Коротков, неся
в одной руке пакет с вещами Баглюка, а в другой – кусок торта на картонной
тарелочке.
– Это что такое? – изумленно протянул он, глядя на
чашку.
– Это был кофе, а теперь пустая посуда.
– И откуда?
– А вон оттуда, – она показала на дверь под
вывеской, – от некоего Смирнова. Подожди секунду, я чашку им отнесу.
– Ладно уж, сиди, сам отнесу.
Юра бросил пакет на заднее сиденье, взял у Насти пустую
чашку, сунув ей взамен тарелку с тортом, и пошел в сторону кафе. Вернулся он
минут через десять, при этом улыбка на его лице стала еще веселее.
– Ты сколько им заплатила? – спросил он, садясь в
машину.
– Тридцатник. Акулы капитализма, будь они неладны.
– На, держи сдачу. – Он бросил ей на колени две
купюры – десять тысяч и пять.
– Чего это они? Засовестились?
– Ну конечно, размечталась! – фыркнул
Коротков. – Испугались. Увидели, что я чашку принес, и поинтересовались,
что это за принцесса такая, которой кофе надо в машину подавать, а грязные
чашки за ней мужик носит. Я им объяснил, после чего они вдруг вспомнили, что
должны тебе сдачу.
– И кто же я такая в твоем исполнении?
– Престидижитатор.
– Кто?!
– Ага. Личный престидижитатор начальника налоговой
полиции города. Что ты! Скушали и не поперхнулись. Откуда им знать, что
престидижитаторы работают в цирке и на эстраде, а не в налоговой полиции.
Темнота непросвещенная. А еще если личный, тогда вообще хана. Получается что-то
вроде тайного советника.
Настя расхохоталась и на несколько минут забыла про свое
плохое настроение. Они успели проехать несколько кварталов, когда она вдруг
спохватилась:
– А куда, собственно говоря, ты меня везешь?
– В редакцию, где работал Баглюк. Хочу поговорить с его
коллегами и выяснить, с кем он напился перед тем, как попал в аварию. А что, у
тебя другие планы?
– Другие. Они с самого начала были другими, но я как
дура потащилась с тобой в ГАИ, потому что ты мне зубы начал заговаривать,
развивая обширные планы кровной мести Барину, а у меня не было сил
сопротивляться твоему натиску.
– Ася, ну будь человеком, а? Вдвоем-то веселее, тем
более мы хоть и на плохонькой, а все ж на машине. Давай сначала вместе в
редакцию съездим, а потом по твоим делам двинем.
– Слушай, твои мстительные помыслы лишают тебя здравого
смысла. Чем мы вечером будем перед Барином отчитываться? Он тебе какой план на
день утвердил?
– Да ну его с его утверждениями, – рассердился
Коротков. – Навру что-нибудь, чего и тебе рекомендую. Он же не проверяет
за нами, разве ты не заметила? Для Барина главное, чтобы холопы вовремя
отметились, так сказать, прогнулись и уважение сделали. Не забыли, значит, что
у них есть хозяин.
– Смотри, нарвешься, – предупредила его Настя.
Но в глубине души она понимала, что Юра прав. Мельник
действительно не проверяет, да и возможности такой у него нет. Все его утренние
и вечерние доклады – не более чем дисциплинирующая мера по отношению к «вконец
разболтанным подчиненным», которым предыдущий начальник дал слишком большую
свободу. Инстинктивно она чувствовала, что решение поехать вместе с Юрой в
редакцию будет правильным хотя бы потому, что может снять нервозность,
вызванную видом бутылки с разрисованной этикеткой. Они узнают, с кем пил
Баглюк, найдут этого человека, поговорят с ним, и все встанет на свои места. И
можно будет больше не думать о том, где же Настя видела точно такую же
заштрихованную этикетку на бутылке. Не думать и не бояться. Почему же она так
боится, почему ей так неприятно об этом думать?
* * *
Евгений Парыгин всегда считал, что работает честно. Если
опять же оставить в стороне вопрос о том, каким способом он зарабатывает
деньги, а говорить только о том, что он их именно зарабатывает. То есть
получает их за выполненную конкретную работу, в которую были вложены его труд,
умение, опыт и фантазия. Ни разу в жизни он не получил ни копейки «просто так»,
за красивые глаза. И деньги для Лолиты он изначально намеревался добыть тоже
работой. Но заказ сорвался, причем сорвался не по его вине. И других заказов в
ближайшее время не предвиделось. А деньги нужны, и срочно.
Поэтому впервые в жизни Евгений Ильич решил, что называется,
поступиться принципами и получить необходимую сумму другим способом.
Обдумывание неясной ситуации с газетной статьей и признаниями некоего Никиты
Мамонтова в совершенном когда-то убийстве натолкнуло его на мысль разыскать
тех, кто стоит за этой аферой с видеосъемками, и содрать с них энную сумму.
Путем шантажа и угроз, разумеется. Если не получается выйти на них через сыщика
Доценко, то можно попытаться сделать это через журналиста, написавшего статью
«Трупы на свалке». Не исключено ведь, что журналистская рука в этом деле не
последняя, вполне вероятно, что пишущая братия вступила в какие-то взаимно
интересные отношения с хорошо информированными источниками в верхах. Там
ведутся свои игры, политические. И бывшие заказчики из верхних эшелонов сдают
на возмездной основе исполнителей.
