– Не утешайте меня, Виктор Алексеевич. Если все дело в
генеральском звании, то вы все равно уйдете. Не на эту должность, так на
другую. Главное, есть мнение министерства по этому поводу, а раз оно есть, то
вас все равно куда-нибудь назначат.
– И что теперь, будешь устраивать всемирную скорбь?
Настасья, ты уже большая девочка и должна понимать…
– Да я понимаю, – перебила его Настя. – Я все понимаю.
Но все равно не хочется, чтобы так было. Мы вас любим. Мы к вам привыкли.
Понимаете, мы привыкли работать так, как вы нас учили, как требовали. А теперь
придет кто-то другой, придется под него подлаживаться.
– А вы проявите здоровый коллективизм, – пошутил
Гордеев. – Встаньте дружной стеной и заставьте его подлаживаться под тот стиль
работы, к какому вы привыкли. Вас-то много, а он один. Да и Жерехов останется,
он вас в обиду не даст.
Павел Васильевич Жерехов много лет был верным и надежным
заместителем Гордеева. Вот если бы его поставили руководить отделом вместо
Колобка, еще можно было бы вытерпеть.
– А нет шансов, что его назначат вместо вас? – с
надеждой спросила Настя.
– Никаких, – тут же ответил полковник. – Замов довольно
часто назначают из числа сотрудников, но начальников стараются ставить пришлых.
Практика такая.
– А вдруг Павел Васильевич тоже уйдет? Может быть,
новый начальник захочет взять своего зама.
– И это часто бывает, – согласился Гордеев. – Пойми,
Настасья, мы с тобой ведем бессмысленный разговор, гадая на кофейной гуще. Я
надеюсь, ты не поставила перед собой задачу уговорить меня остаться?
– Это бесполезно, правда?
– Правда. Мне не хочется оставлять эту работу и эту должность,
и мне не хочется оставлять вас. Но есть и другие соображения. Я – мужчина. И я
хочу стать генералом. И не считаю, что это стыдно и нуждается в оправданиях. Я
поставил отдел на ноги, подобрал хороших ребят и научил вас работать. Дальше вы
можете существовать без меня. Вы уже не маленькие. Будут приходить новые
сотрудники – вы их обучите. Я в вас верю, после моего ухода вы не разбежитесь
из отдела, как крысы с корабля. И потом, есть еще одно обстоятельство.
– Какое?
– Не следовало бы мне говорить тебе об этом, но ты
человек надежный, болтать не будешь. Короче, мое место уже кому-то обещано. То
есть я точно знаю кому. И мне ясно дали понять, что если мне не удастся уйти на
повышение, то меня просто-напросто выпрут пинком под зад на пенсию. Возраст подошел.
Так что сама видишь. Плачь – не плачь, гадай – не гадай, а результат один. Нам
предстоит расстаться. Прими это как неизбежность и начни потихоньку привыкать.
– И… как скоро?
– В течение месяца, я думаю. Может, чуть больше. Все,
Стасенька, хватит об этом. Я еще не ушел. А когда уйду – это не будет означать,
что я для вас умер. Так что кончай лить слезы, иди работай.
Настя вернулась к себе. На душе у нее было муторно. И хотя
она понимала, что рано или поздно это все равно должно было случиться, потому что
Гордеев не может работать вечно, легче от этого не становилось.
* * *
Над Петербургом повисла сырая серая мгла. Зима никак не
могла прорваться сквозь тяжелый теплый туман и давала о себе знать только
резкими порывами ледяного ветра. Собираясь утром на работу, Татьяна мучительно
соображала, как одеться, чтобы не замерзнуть на улице и не умереть от жары в
метро.
– Надевай шубу, – настаивала Ирочка, которая всегда
боялась, что Татьяна простудится и заболеет.
– С ума сошла! – отмахивалась Таня. – На улице плюс
два, какая может быть шуба.
– Но ветер же холодный, у тебя пальто насквозь
продувается.
Это было правдой. Крупная полная Татьяна носила свободные
плащи и пальто, которые скрадывали, конечно, недостатки фигуры, но зато легко
отдавали тепло при каждом порыве ветра. В выходные дни проблема решалась куда
проще – брюки и теплая куртка. Но на работу в таком виде не пойдешь. Беда была
еще и в том, что на службе Татьяна ходила исключительно в костюмах и блузках, а
под костюмный пиджак свитер не наденешь. Придется идти в пальто с риском
замерзнуть, но это все-таки лучше, чем париться в шубе.
Закрывая за Татьяной дверь, Ира дежурно спросила:
– А что с переводом? Ты не передумала?
– Я – нет. Но ты не вешай нос, мое начальство изо всех
сил сует мне палки в колеса. Загрузили меня такими делами, что теперь несколько
месяцев придется с ними разбираться. Пока не закончу – не отпустят.
Ирочкино выразительное лицо отражало забавную смесь
разнонаправленных чувств. С одной стороны, хорошо, что перемены в жизни наступят
еще не завтра. Но с другой, Татьяну жалко. Опять будет колотиться с утра до
ночи, и в будни, и в выходные. А когда книги писать? Последнюю повесть она
пишет уже четыре месяца, никак закончить не может.
Придя на работу, Татьяна первым делом включила обогреватель
в кабинете, потому что и в самом деле ужасно замерзла. Чужие дела, тянущиеся
бог знает сколько времени, давно начатые и брошенные кем-то на полдороге,
вызывали в ней отвращение, смешанное с брезгливостью, как будто ее заставляли
надеть платье, которое кто-то уже долго носил и не постирал, но она понимала,
что выхода нет. Надо ими заниматься и довести до конца, иначе ее личное дело в
Москву не отправят. Она достала из сейфа и просмотрела список дел, которые
запланировала на сегодня. Допрос, очная ставка, еще два допроса, потом
составление нескольких документов – постановления о производстве экспертиз и
выемок. И под конец – очередной допрос Сурикова. Какой-то там хитрый фокус с
этой генеральной доверенностью на имя Зои Николаевны Гольдич. Надо бы наконец
разобраться, в чем там дело. Похоже, Суриков Зою Николаевну в глаза не видел.
Или видел, но тогда получается, что к следователю приходила совсем другая
женщина.
День, как обычно, пролетел быстро, и у Татьяны появилось
привычное ощущение, что она опять ничего не успела. От кого-то она услышала
недавно замечательную фразу: «У меня времени меньше, чем денег». Применительно
к себе самой она могла бы сказать, что у нее дел больше, чем времени. Хотя,
если заглянуть в составленный накануне список мероприятий, выходило, что она
все сделала. Оставался только Суриков.
Сегодня Суриков выглядел не очень хорошо, лицо было бледным,
губы и ногти на руках – синюшными.
– Кажется, вы не вполне здоровы, – сказала Татьяна,
всматриваясь в его лицо. – Может быть, отложим допрос?
– Не стоит. Чего тянуть-то? Давайте спрашивайте. Я тоже
хочу, чтобы все поскорее закончилось.
– В суд не терпится?
– Не терпится узнать, какая сволочь Софью убила, –
холодно ответил Сергей.
Татьяна отметила, что дурашливой ухмылки на его лице не было,
и это красноречивее всего свидетельствовало о том, что он плохо себя чувствует.
