* * *
Девочки, М. и Л., приехали в резиденцию радостные, возбужденные. Они бродили по базарчику рядом с ратушей. Там было весело, интересно, там было превосходно. И Л. не удержалась – купила себе роскошный фетровый цветок. И он удобно поселился на лацкане ее бархатного пиджака.
– И еще сумочка, – опустив глаза, сказала Л.
– Прекрасная, прекрасная сумочка! – хвалит М. …
– Почему ты огорчаешься? – это уже я.
– Алешенька скажет: «О! пятнадцатая!»…
– А на самом деле?! – уточняет М.
– Восемнадцатая, – обреченно вздыхает Л., поглаживая милую розовую, такую незаменимую сумочку на цепочке, так подходящую к цветку, ласково прильнувшему к груди Л.
* * *
Старый Таллин. Мощеная мостовая. Гуляют люди, размеренно. Дети чистенькие, дисциплинированные. Над узкой улицей, ровно по центру мееееедленно летииииит упитанная чайка, старательно пихая крыльями воздух и глядя на меня свысока. Мол, чё стоишь, смотришь? Иди делом займись, понаехали тут. У них даже чайки – дисциплинированные. В Эстонии…
* * *
– А кто вы такие, что живете в гостевой резиденции таллинской мэрии? – спрашивают ревнивые «русские эстонцы». И ехидно добавляют: – А зато там такие комары!
– Нету у нас комаров, – возражаем мы.
– А ничё. Скоро будут, – обещают «русские эстонцы». – Сирень есть?
– Есть.
– Соловей есть?
– Есть.
– Маргаритки есть?
– Есть.
– Значит, комары уже на подходе. На подлете. Скоро будут.
До этого заявления комары летали где-то в других местах. Но в этот вечер в мою комнату явился один, мордатый такой комарище, видимо из старожилов, откормил же рожу на свежей крови гостей таллинской мэрии! То есть ему позвонили, он прилетел разобраться, кто мы такие, что живем в резиденции мэрии. По-хозяйски посновал туда-сюда по комнате, не прячась, в шкаф заглянул, в ванной пошуровал, пошарил в сумочке моей, покричал для виду «з-зыыыы», уселся на карниз, сложив ногу на ногу, посмотрел без особого интереса мои прыжки с газетой, а потом, чё время тянуть, укусил прямо в ладонь. В правую. Прихлопнула его левой. Он гербарием разлегся на укушенной ладони, сытый, глупый, самодовольный. Дернул крылышком, охнул разок и отошел. Ох…
Вот, убила комара. Не в бою, не на охоте, а в домашней остановке… Убила эстонского местного большого немолодого комара… Убила эстонского местного немолодого… Убила эстонского…
А ведь обещала той суровой таможеннице.
* * *
Такие трудные названия на эстонском… такой сложный язык. Кажется, он состоит из звуков те-те-сте-та-то. Красивый такой северный язык. Угро-финская группа. Самая, на мой взгляд, сложная группа языков.
Помню, у меня была подруга Мавра. Она жила в поселке Хуухканмяаки Лахденпохского района. Я год ее адрес учила. А она, дура, взяла да и переехала.
* * *
Восхитительный пикник у искусственного озерца. Расслабились, едим, выпиваем. И вдруг из озерца рожа с красными ушами выныривает:
– Флоп!
Шею морщинистую тянет, смотрит надменно, но с любопытством.
Я (удивленно):
– Ой…
Она (заносчиво):
– Что «ой»?
Я (радостно):
– Ха-ха!!! Красноухая черепаха!!!
Она (надменно):
– Ха-ха, белоухая женщина…
– Ну, ты как тут? – спрашиваю.
– А раасвэ мы на «ты»? – Черепаха фыркнула, медленно проплыла в другой конец пруда и, не попрощавшись, нырнула, оставив на воде аккуратный круг очень правильной формы.
Тут даже черепахи эстонцы…
* * *
Концерт Раймонда Паулса на острове Сааремаа.
Маэстро играет, аккомпанирует, хвалит рояль, говорит, такой звук, такой чистый, такой густой, сильный звук… Латышский Маэстро по-русски хвалит рояль «Эстония». Какая интеллигентность, какая образованность, какая толерантность.
* * *
Старый заросший парк в городе Куресааре на острове. Концерт в летнем театре рядом со старинным замком. Ласковая такая погода. Косое вечернее сквозистое солнце раскрасило сосны в оранжевое и фиолетовое… Прозрачный теплый вечер. А со сцены чарующая музыка Паулса, и мальчик тихо, проникновенно поет:
«Когда… меня… не… будет…»
И каждый в этом огромном театре – и зрители, и фоторепортеры, и птицы, и сосны вокруг, и ветер – все замерли, все слушают и думают: «Когда… меня… не… будет…»
Песня закончилась. И зал сидел в тишине. И где-то зловеще отозвался ворон. Раз, другой. Замолк. Вечный мудрый эстонский ворон.
Когда… меня… не будет…
* * *
Добрая, ироничная Рэт, управляющая гостевой резиденцией мэрии Таллина, говорит:
– О, если бы я была связана с «политтикой», я бы не пережила здесь 16 мэров.
– Необходимость сущесттвованыя обосттряет способностти.
Рэт кивает на портрет за своей спиной на стене:
– Для простого человека нетт никакой разниццы, кто т-там висит-т.
– Свобода для инт-теллектуальных лютэй важнее, чем для тех, кто в шахт-тэ или в полэ.
– Самое любимое блюдо эстонцев – короховый суппчык, а характерное свойсттво личностты – нетороп-пливост и сдравый смысыл.
Б. Н. говорит:
– Скажите, Рэт, а когда у вас президентские выборы?..
– Нэ скорро… А чтто?
– Вы вполне могли бы в них участвовать!..
Мы все, не сговариваясь, хором:
– И выиграть!
Рэт смеется:
– Сделатт вам суппчык?!
* * *
Нам пришлось ежедневно общаться с представителями власти – с мэрами, вице-мэрами, с министрами, депутатами…
Все приходили или приезжали без свиты, без толпы сопровождающих бойких ассистентов или секретарей, спичрайтеров или имиджмейкеров, тем более без охраны, часто сами за рулем или пешком. Вице-спикер парламента Эстонии Лайне Рандъярв, бывшая министр культуры, пришла на встречу под руку со своей элегантной мамой, была весела, сидела со всеми за столом, шутила, пела, даже сыграла на фортепиано что-то изысканное и мелодичное из эстонских композиторов. Сыграла профессионально, легко и чувственно. Просто так вышла к эстраде, села за фортепиано и сыграла, вне программы, от избытка добрых к нам чувств.
А в аэропорту Меэйлис – наш добрый друг и хозяин – говорит:
– Познакомься!..
Девушка стройная, в джинсах и яркой курточке, очень симпатичная брюнеточка. Уверенное крепкое рукопожатие.
